Читать книгу "Млечный Путь № 2 2020 - Павел Амнуєль"

всего. "Эх, - скажут интеллектуалы, - перечитай Третью Антиномию Канта, там все сказано!" "Там нет зла" - отвечу я. "Детали", - брезгливо бросят они. Если первая формулировка отличается лишь "отчасти", то дальше мы пойдем совсем другим путем. В общем, первое противоречие уже трансцендентально, то есть выходит за рамки возможности его полноценно понять, поскольку его хвост всегда будет смотреть нам в спину. Но в таком случае ясно, что и формулировка противоречия противоречива, что противоречие еще прежде, чем мы его формулируем. И как следствие, невозможно воздержаться от комментария к первому постулату: ничто иное - никакое утверждение - не может быть началом, во всяком случае, более адекватным, чем противоречие.

6) Но зачем останавливаться, раз уже двигаемся там, где невозможно и шага ступить? Вечный двигатель, метафизические качели? "Игра" с изначально рассыпавшимся "бисером", эстафета вопросов "кто быстрей?" и "кто первей?". Точно в зеркале наше трансцендентальное противоречие отображается от закона достаточного основания, и точно игра образов, теней, снов... - человек между ними. Когда только сформулировано, его еще можно назвать антиномией, но как только начинается движение, обнаруживается разница. Динамичность мысли, привнесенная диалектикой и твердо закрепившаяся в двадцатом веке, приобретает совершенно новый, то есть прорывает всякий смысл.

7) Почему так важно иметь противоречие в основе всего? Не будь его, мы не имели бы никакого логического права сомневаться в законе достаточного основания. Вопрос и ответ всегда предполагают одну общую исходную и конечную почву, дно, пространство априорных истин... И поскольку любое конкретное нечто, что бы то ни было, безусловно подчинено закону основания, мы бы изображали глупого студента на первой лекции по логике, нарочито допускающего логическую ошибку "то же через то же". "Чем же принципиально отличается твое противоречие? - спросит друг под "Темный козел" с трехсотграммовым Лэйс со вкусом (то есть без него самого) бекона. - Настолько же определенное слово, а если быть точнее, то в бесконечном диапазоне конкретности оно на своем месте, и место это, как никак, обусловлено, если уж тебе так важна до бесконечности истончающаяся сеть взаимозависимости..." Его пьяное ля-ля издевательски перекатывается в ушах, как неуместный Брамс после Скрябина. В том-то и дело, что трансцендентальное противоречие - не то, что есть, вернее, оно "есть" не больше, чем "не есть", и никакие сногсшибательные катаклизмы не сделают из него ни всесильного монстра, ни приснившуюся наркоману тухлую амебу. Если бы оно было только антиномией, - по-Кантовски торжественно объясненная, она бы мгновенно канула в пасти закона основания, если бы оно было развертывающимся подобно диалектике процессом, - схваченный в движении, и он бы легко оправился туда же. "Что же еще?" - по инерции спросит пьяный друг. "Ты же называешь его как-то..." В том-то и дело, что философия трансцендентального противоречия принципиально влечет поиски нового дискурса, новой логики слова. И даже если это еще смешнее, чем первые автомобили, которым запрещалось ехать быстрее четырех километров в час и перед которыми должен был идти человек с красным флажком в руке, мы вынуждены пойти по этому зыбкому пути, потому что только он может вывести философию, а с ней и всю культурную парадигму к новым горизонтам. Пускай наш прямоугольный самолет сильно смахивает на вагон поезда! Итак, трансцендентальное противоречие настолько нестатично, что нет ни графика, ни адекватного ему определения. Оно заведомо прогибается как под каждым собственным вопросом, так и под каждым ответом. Логично спросить: адекватен ли сам вопрос? Можем ли мы физически его задавать? И здесь есть три точки, присутствие которых всегда мне о чем-то говорило, но никак не удавалось их связать.

8) Во-первых, из противоречия с равным правом выводятся как истина, так и ложь. И если априори все, и вопрос в том числе, исходит из противоречия, то в своей формулировке вопрос приобретает свободу от дилеммы правда-ложь, он не может быть некорректным или неправильно заданным, и словно шапка-невидимка - фора перед законом основания. Но этого мало: в свободе не быть пойманным тем, с кем борешься, еще нет той силы, чтоб сломить безусловность закона основания, - есть защита, но нет нападения. Нужен рычаг, как просил Архимед. И вот перед нами вторая точка.

9) Закон основания не способен доказать свою безусловность. Спроси его о причине себя - и он промолчит, хотя будет казаться излишне многословным. Но его многословие устрашит лишь того, кто стоит на любом другом основании, кроме противоречия, и кто вынужден будет обреченно согласиться, что не сам придумал вопрос, а если и сам, то вопрос во всяком смысле некорректный. Мы же имеем право на этот вопрос, для нас нет секрета. Черные глаза бездны откроются последний раз - и, словно мертвый поток из ниоткуда в никуда, промчится нечто, но ничего в нем не окажется, кроме пустоты. И долгий остаток, мрак молчания, он угрожающе бесконечен, но не пугает философа со свечой. Не будь твердого дна под ногами, он бы враз сгинул, но, однако же, идет там, где никогда не шел прежде.

10) Конечно, дешево мы не отделаемся, лирика неповторимого ускорения - лишь фон реальной трагедии мысли, через которую необходимо пройти, хочет философ этого или не хочет. В принципе, нет ничего легче, чем обрисовать общий формат, не жертвуя ничем, кроме времени. Дескать, иди, не робей, ты на новом пути... Путь этот, однако, скорее падение в бездну, ведь что еще может человек, кроме как падать? И даже если он называет этот процесс полетом, кончается он всегда одинаково: смертью. И если человек не может своими силами победить смерть в принципе, то почему бы окончательно не согласиться с намеком собственной природы: раз невозможно отменить непосильную задачу, с одной стороны, и победить зло, с другой, то нет никаких ни моральных, ни логических, ни просто человеческих препятствий философу вызвать на дуэль того, чье ужасное имя лучше не произносить в добром обществе. Для священника это предельно олицетворенное зло, для простого человека - безобразие смерти во всех ее грязных личинах, для философа - закон достаточного основания.

11) - Провокатор! - вскричит возбужденный позитивист, и его округлившиеся глаза вспыхнут огнем небывалой уверенности.

- Отчасти, - соглашусь я и растущее количество адептов новой философии, - но это сказали вы, и хотя ключ наш, но именно вы вставляете его в дверь, которую всегда боялись открывать. В конце концов, мы вместе организуем огненную воронку, что поглотит Антихриста с его бесчисленным войском.

- Безумный! - Отчаянный крик собеседника вскипит разочарованием от бессмысленно проведенного времени. И лишь легкая