Читать книгу "Хроники разведки. Мир между двумя войнами. 1920-1941 годы - Александр Юльевич Бондаренко"

Норвегию, которая 10 июня была полностью оккупирована гитлеровскими войсками; 14 июня полки вермахта стройными рядами маршировали по Парижу...

Ну а далее, как нам известно, в исторический день 22 июня — только 1940 года — в Компьенском лесу, в историческом вагончике маршала Фоша[43], была подписана капитуляция Франции перед нацистской Германией. Вот уж действительно, день 22 июня является Днём памяти и скорби — и не только для нас одних! Не думаем, чтобы и французы забывали про этот день и про свой позор...

К сожалению, информацию о том, что Гитлер нападёт на Францию и соседние с ней страны, советская разведка своевременно получить не сумела: в то время практически все наиболее ценные её агенты находились под подозрением собственного Центра, и связь с ними была очень плохой — если была вообще...

Итак, отныне на всём Европейском континенте (да, с точки зрения географии это неправильно, но общепринято, да и звучит красиво) остались только мы и они, СССР и Германия. Великобритания укрывалась на своих прекрасных островах, а Соединённые Штаты Америки, которые ныне так любят вмешиваться в европейские дела, — они ведь совсем не Европа. К тому же они ещё и не придумали, как следует себя вести.

Столкновение между Советским Союзом и нацистской Германией представлялось неизбежным — вопрос упирался только в конкретное время его начала.

Это время и должна была установить разведка. Такова теперь была её наиглавнейшая задача.

«Фитин»

На момент назначения Фитина начальником разведки связь с Вилли Леманом была фактически потеряна: в декабре 1938 года скончался во время операции перитонита Александр Иванович Агаянц, единственный (!) сотрудник «легальной» резидентуры в Берлине; он-то и поддерживал контакт с «Брайтенбахом». Борис Моисеевич Гордон к тому времени давно уже был отозван и расстрелян...

И ещё один факт, о котором практически не говорят. Но о нём написал в своей книге Дэвид Мёрфи:

«В Берлинской резидентуре также был источник “Юн”, работавший по американскому посольству. Об этом источнике известно очень мало, кроме того, что он контактировал с первыми секретарями посольства Дональдом Р. Хиссом и Дж. Паттерсоном, вторым секретарём Л. М. Харрисоном, военно-воздушным атташе полковником В. П. Пэйтоном».

Из вышесказанного можно понять, во-первых, что имевший такие высокопоставленные знакомства «источник “Юн”» и сам занимал достаточно высокое положение; во-вторых, что далеко не все тайны спецслужб, даже более чем семидесятилетней давности, уже раскрыты.

«Фитин»

Летом 1940 года было наконец-то решено реанимировать старую агентурную сеть в Германии, укрепить её и, по возможности, даже расширить.

На совещании в наркомате в присутствии самого наркома и его заместителей было наконец констатировано, что количество и качество информации, поступающей из Германии от сохранившейся агентуры и сотрудников легальной резидентуры, совершенно недостаточно для определения истинных намерений и ближайших шагов гитлеровского правительства.

Кроме того, возникло ещё одно неожиданное обстоятельство. Некто, оставшийся неизвестным, в июне подбросил в советское полпредство записку. Автор, судя по всему бывший советский агент, предлагал восстановить с ним контакт, подчеркнув при этом: «Если это не будет сделано, то моя работа в гестапо потеряет всякий смысл». В письме сообщались пароль для вызова по телефону, место и время встреч.

Письмо дежурный по полпредству передал военному атташе, тот, естественно, переслал в Москву, в Разведывательное управление Красной армии. Там содержанию записки немало подивились: в ту пору у военных никого в гестапо не было.

23 июля письмо переадресовали в ГУГБ НКВД с припиской: «Возможно, здесь речь идёт о человеке, который вас интересует».

Разобраться с загадочным и весьма интригующим письмом было поручено Судоплатову. Он об агенте, работающем в гестапо, тогда ничего не знал, но помнил, что Василий Зарубин рассказывал ему о человеке, имеющем касательство к политической полиции Берлина ещё до вхождения последней в гестапо.

Судоплатов в тот же день на сопроводительной записке пометил: «Журавлеву, Короткову. Известен ли вам он? Не о нём ли говорил т. Зарубин?»

Ознакомившись с подброшенным письмом, Василий Зарубин, ни секунды не колеблясь, сказал:

— Это он, выходит, жив курилка! Наш старый агент, только не падайте в обморок, он не технический служащий, а кадровый оперативный сотрудник гестапо. Псевдоним «Брайтенбах». Подымайте оперативный архив. Человек надёжный. Информацию всегда давал чрезвычайно ценную и точную. К тому же как профессионал контрразведки прекрасно ориентируется в том, что именно нам нужно и важно...

То было прямым результатом «чистки», а если называть вещи своими именами, избиения центрального аппарата разведки. В нём в 1940 году не осталось ни одного (кроме Зарубина) человека, который по службе знал о существовании в Германии столь ценного агента. Слава богу, не все документы в архиве были уничтожены, нашлась даже фотография «Брайтенбаха».

Его настоящее имя — Вилли Леман. Он родился в 1884 го­ду в Саксонии, под Лейпцигом, в семье учителя. Подростком учился на столяра, потом передумал и семнадцати лет поступил на службу в военно-морской флот, получил специальность комендора. В 1905 году, находясь на борту германского крейсера, издали наблюдал знаменитое Цусимское сражение. Зная во всех подробностях о героическом бое крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» с превосходящими силами японцев, молодой моряк проникся глубокой симпатией к России и русским, которую не поколебала даже Первая мировая война.

Прослужив на флоте десять лет, Леман уволился в звании старшины и в 1911 году поступил на службу в прусскую полицию. Через несколько лет его, добросовестного служаку, ставшего к тому же крепким профессионалом, перевели в политический отдел 1-А, по существу в контрразведку берлинского полицайпрезидиума.

С 1930 года в сферу компетенции Лемана вошло наблюдение за несколькими дипломатическими объектами, в том числе — полномочным представительством СССР. Курьёз заключался в том, что к этому времени он уже был... ценным агентом советской разведки, причём — инициативщиком.

Политикой Леман, как, впрочем, большинство кадровых полицейских, тогда не интересовался, однако нацистов терпеть не мог: будучи человеком здравомыслящим, он понимал демагогичность их социальных программ и лозунгов. Ну а как профессионал-полицейский считал совершенно недопустимыми их чисто бандитские методы борьбы за власть. То, что Гитлер и его клика несут Германии только беды, ему было очевидно с самого начала.

Эти соображения, а также давние симпатии к России подтолкнули его к неожиданному решению. Он задумал сотрудничать с Советами...

<Последующее нам уже известно.>

«Коротков»

А вообще ситуация на тот момент оказалась совершенно нелепой. Мир однозначно вошёл во Вторую мировую войну, во всей Европе остались только мы и они, у нас есть прекрасные разведывательные позиции как в стане вероятного противника, так и среди потенциальных союзников — и этим своим источникам, уже не раз поставлявшим нам ценнейшую информацию, мы не доверяем! Словно бы кто-то, ошалевший от представившихся оперативных возможностей, заявляет: «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой! — после чего следует сакраментальное: — Не верю!»

Возможно, что новый резидент Амаяк Кобулов что-нибудь и знал о существовании некоего А/201 — «Брайтенбаха», однако не знал, что с ним делать, и терпеливо ждал соответствующего приказа из Центра. А в Центре, как известно, у некоторых были большие сомнения в отношении любой агентуры вообще и некоторых агентов в частности, причём без всякого на то реального основания.

В своих воспоминаниях Зоя Ивановна Рыбкина обронила фразу:

«Замечу также, что наш агент, который работал в гестапо, был у нас под вопросом».

Между тем других агентов, кроме Вилли Лемана, у нас в гестапо не было.

Вполне возможно, что именно по такой причине про «Брайтенбаха» никто в Москве и не вспоминал — как говорится, от греха подальше.

Хотя не будем упускать и такую тонкость: в разведке каждый занимается исключительно своим делом и не имеет права совать нос в заботы сослуживцев. Как известно, с 1934 по 1937 год с Вилли Леманом работал блистательный резидент-нелегал Василий Михайлович Зарубин, который потом передал его на связь Агаянцу и возвратился в Центр, где работал уже по американскому направлению. Но если