Читать книгу "Десять месяцев (не)любви - Юлия Монакова"

— Я о Марке. Не думай, он сам мне ничего не рассказывал, — торопливо добавила журналистка, — мы вообще не затрагивали его личную жизнь. Но мне просто так показалось…

— Тебе не показалось, — мрачно подтвердила Илона.

Ася шумно выдохнула.

— Блин… Хреново. И он тебе в этом признался?

— Он в этом даже себе, по-моему, до сих пор не признался.

— Как же мне знакомо всё это дерьмо… — простонала Ася сквозь стиснутые зубы.

— Серьёзно? — удивилась Илона. Представить Асю, великолепную красавицу Асю, страдающую от несчастной любви, было очень сложно.

— До Димки я была замужем за человеком, который любил мою лучшую подругу. И знаешь, это было самое настоящее дно. Днище, — докончила Ася упадочным тоном. — Послушай, Илон. Ты мне очень нравишься. Правда. И вот что я тебе скажу… каким бы ни было это проклятущее чувство долга и ответственности у мужчины, эта его долбаная порядочность… рано или поздно он всё равно уйдёт, — и добавила безнадёжно:

— Они всегда уходят.

Глава 15

ЯНВАРЬ

Полина

С Ксенией у Полины мало-помалу установился прохладный нейтралитет.

Разумеется, поначалу она была настроена весьма воинственно: хотела организовать громкое выяснение отношений, вообще-то обычно ей не свойственное, и, быть может, даже съехать в другую комнату, подальше от "писательницы" — лишь бы удалось договориться с комендантом.

Однако, проведя ту памятную ночь в квартире Громова, Полина вернулась в общежитие такой опустошённой и морально вымотанной, что сил на разборки у неё совсем не осталось.

— Я ничего не хочу знать о твоих причинах и целях, — предупредила она Ксению, испуганно кинувшуюся к ней навстречу и залепетавшую что-то в попытке оправдаться. Затем Полина медленно сняла куртку и рухнула на кровать прямо в джинсах и свитере, отвернувшись лицом к стене. Ей хотелось сейчас только одного: чтобы все раз и навсегда оставили её в покое.

С того самого дня все попытки Ксении объясниться наталкивались на глухую стену. Полина не желала обсуждать это вообще никогда. Ксения, явно смущённая и чувствующая свою вину, время от времени несла какую-то околесицу о преломлениях действительности в её сознании, но видно было, что и ей неловко говорить об этом.

Отныне Полина отделывалась в общении с Ксенией лишь формальными фразами, без которых невозможно было обойтись при совместном проживании. Ещё одна причина, почему она не стала скандалить и демонстративно игнорировать однокурсницу — это Катя. Девушка не была посвящена в конфликт, и меньше всего на свете и Полина, и Ксения хотели делиться с ней той грязной историей. Катя была, как ребёнок — и, подобно ребёнку, так же расстраивалась, если дома случались нелады.

Поначалу Полина думала, что не сможет забыть этот подлый поступок и никогда больше не сумеет взглянуть на бывшую лучшую подругу с симпатией. Однако, к её величайшему удивлению, постепенно всё сгладилось и почти забылось. Словно и не было никакого Вадима…

Но одного Полина перебороть в себе так и не смогла, став настоящей параноичкой — ей теперь всюду мерещился пристальный наблюдающий взгляд Ксении. Она дико боялась, что та узнает о её ночёвке у доцента, и ещё тщательнее стала оберегать своё личное, тайное, сокровенное… И эта боязнь, это смущение перекинулись на встречи с Громовым.

С Марком Александровичем всё было довольно печально. Она не собиралась морально давить на него тем, что между ними было (да и разве можно сказать, что действительно что-то "было"?). Верная своему слову, Полина не хотела его беспокоить, но сугубо деловые отношения всё равно необходимо было как-то поддерживать. Полина же откровенно терялась теперь в его присутствии. Смотреть в лицо — стыдно, опускать глаза — неловко, отворачиваться — глупо, и, видимо, доцент уже и сам заметил, что его лучшая дипломантка безнадёжно отупела.

А затем — как всегда, внезапно — подкралась сессия.

Больше некогда было любить, некогда горевать, некогда ссориться. Только зубрить, зубрить, зубрить… Современная русская литература, методика преподавания, история литературного языка… боже мой, история языка у Громова, стенали все, это же погибель! Ошибёшься на каком-нибудь дохлом ударении — и пиши пропало, пойдёт гонять по всему курсу, чёртов зануда.

Непонятно, как и выжили, но всё-таки выжили. В комнате девушек тоже все были живы, хотя Катя чуть не застряла (сказалось наплевательское отношение к учёбе осенью), еле-еле выплыла на троечках, оставшись без стипендии.

Полина блестяще сдала экзамен у Марка Александровича, и это был единственный день за всю сессию, когда она с ним виделась. Благодарю покорно за такую встречу: билет в дрожащей руке, ноги подкашиваются, во рту пересохло… И холодный взгляд экзаменатора едва прикасается к лицу Полины Костровой, очередной студентки — сколько их там ещё осталось? Пять, шесть? Восемь?.. Давайте зачётку, пожалуйста.

Домой на каникулах Полина не поехала, написав извиняющееся письмо отцу и тёте Насте. Нужно было много работать, каждый день ходить в библиотеку… "Но зато уж после госов и защиты приеду надолго, почти до конца лета!" — пообещала она.

Ксения планировала съездить в Москву на несколько дней, развеяться, даже робко приглашала с собой Полину, однако та вежливо, но решительно отказалась.

Пару раз в гости забегала Ира Селиванова, трещала без умолку и действовала Полине на нервы своей бестолковостью, вечной суетой и неизменной тягой к сплетням. После сессии все разговоры у неё были только о том, как она ненавидит всех преподов и мечтает поскорее с ними распрощаться.

— Добрым словом никого не помянешь? — скептически поинтересовалась Ксения.

— Это вы с Костровой поминайте, — пренебрежительно отмахнулась Селиванова. — Русичку, что ли, благодарить, которая всю душу вынула своим занудством и унизительными диктантами? Или Громова, который над нами измывался?

— Когда это он над тобой измывался? — не выдержала Полина.

— Да вот же, на экзамене… Я ему по билету всё от и до ответила, а он мне заявляет: "С какою тайною отрадой тебе всегда внимаю я!"* Юморист хренов. А потом отдал зачётку и велел прийти на пересдачу на следующей неделе…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍