Читать книгу "CC – инквизиция Гитлера - Гвидо Кнопп"

По мнению начальства, он был «энергичной личностью» с «превосходными качествами командира». Под его руководством зондеркоманда 4а оперативной группы «Ц» уничтожила около 60 000 человек — мужчин, женщин и детей.

«Он убивал с верой в свою правоту, — говорил Бенджамин Ференц, который был его обвинителем в Нюрнберге, — а его постоянные ссылки на приказы свыше — обычный фарс».

В начале 1942 года Блобель, правда, был отозван с фронта в империю, вероятно, по причине запоев, потому что морально и физически больше не мог противостоять совершаемым преступлениям. И только через пять месяцев Главное управление имперской безопасности (ГУ И Б) отправило его опять на выполнение нового «задания», которое имело кодовое название «Акция-1005». Смысл этой акции заключался в том, чтобы уничтожить следы всех массовых расстрелов. Определенно, «стабилизировавшийся» эсэсовец выполнил с блеском и это поручение. По его приказу вскрывались могилы массовых захоронений, останки жертв полностью сжигались на металлических решетках, поливаемых горючесмазочными маслами, а остатки костей перемалывались в специальных мельницах-дробилках.

После войны на Нюрнбергском процессе обвиняемый в тяжких преступлениях Блобель не выказывал признаков раскаяния. Он по-прежнему верил в свое превосходство «сверхчеловека» и, как Олендорф, больше сочувствовал не жертвам., а их убийцам, которые, по его разумению, «больше подорвали свою нервную систему, чем те, которых там расстреляли». Предсмертные слова казненного «за преступления против человечности» гласили: «Как солдат, я соблюдал железную дисциплину и верность присяге… За это я получаю теперь виселицу. Я и сегодня не понимаю, как иначе я мог бы поступать».

Трудно представить более извращенное понимание солдатского долга. Блобель относился к тем, кто убивал по убеждению, а не из-за психических отклонений. Многие сами страдали из-за совершенных ими преступлений. Дело доходило до нервных потрясений, пьянства, желудочных расстройств и психоматических заболеваний. Другие, напротив, просто упивались беспредельным садизмом, без разбора избивали свои жертвы до смерти, несли с собой повсюду страдания и произвол.

Густав Фикс, служивший в зондеркоманде-6, в своих показаниях на судебном процессе над убийцами оперативных групп СС свидетельствовал: «Я хотел бы еще добавить, что из-за значительных душевных нагрузок при таких экзекуциях появлялось много людей, которые не могли больше участвовать в расстрелах, поэтому подлежали замене. Другие, наоборот, не могли утолить свою жажду убивать и добровольно вызывались на расстрелы».

Свидетельствует Борис фон Драхенфельс, он служил в 1941 году в полиции порядка: «Ежедневно приходили более 30 человек, а иногда даже 50–60, которые жаловались на плохое самочувствие. Но, как правило, в число больных попадали немногие, а остальным давали какие-то таблетки. Я знал о случаях нервных срывов. Были самоубийства и отправки в дома для умалишенных».

Знаменательно, как сами преступники объясняли эти ненормальности на процессе в Нюрнберге: они относились с сочувствием главным образом к убийцам, а не к их жертвам. Характерно в этом отношении показание Курта Вернера, служившего в зондеркоманде 4а: «Стрелки становились позади евреев и убивали их выстрелами в затылок… Невозможно себе представить, какого нервного напряжения все это стоит, чтобы внизу выполнять эту грязную работу. Это было ужасно… Я должен был всю первую половину дня находиться внизу, в овраге. И там все это время я должен был беспрерывно стрелять…»

Убийцами были не только эсэсовцы — убежденные национал-социалисты и заклятые расисты, но также и служащие полицейских батальонов, которые едва ли подходили на роль человекоубийц. Их руководители требовали от них невозможного, и это знал их главный хозяин, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Ему не давало покоя положение его подручных палачей. Поэтому он в приказе от 12 декабря 1941 года, адресованном «старшим командирам СС и начальникам полиции», указал на необходимость заботы о подчиненных: «Святой долг старших командиров и начальников — проявлять личную заботу о том, чтобы ни один из наших людей, которые выполняют эту тяжелую обязанность, со временем не огрубел и не пострадал в умственном и личностном отношении. Эта задача может быть решена только с помощью строжайшей дисциплины при исполнении служебных обязанностей, с помощью проведения совместных вечеров в воинских коллективах после тяжелых по своим нагрузкам заданий. Недопустимо, чтобы товарищеские вечера заканчивались алкогольными злоупотреблениями. Это должны быть вечера, на которых по мере возможностей и согласно лучшим немецким традициям, люди сидят и ужинают за общим столом, слушают музыку, доклады и выступления, знакомятся с замечательным достоянием немецкой мысли и духовной культуры».

Ставилась призрачная цель — достигнуть мирного сосуществования «нормальной жизни» и массовых убийств. Гиммлеру было очень важно, чтобы убивали людей с соблюдением всех форм «порядочности», чтобы не брали верх такие «низменные инстинкты», как садизм или обогащение за счет ограбления жертв. В его показном миропонимании именно эти побуждения были недостойными, а не какое-то там истребление сотен тысяч людей. Вот такие «несоответствия», конечно, наблюдались не только у крупных чинов СС.

Эсэсовец Эрнст Гебель позже рассказывал о своем командире отделения: «Он зверел, когда убивал детей. Некоторых он хватал за волосы, поднимал над землей и бросал тела в яму. Я больше не мог на это смотреть и сказал, чтобы он прекратил… Я не против, пусть стреляет, но поприличнее».

Гиммлер без устали внушал подчиненным, что они призваны совершить великий и даже идеалистический подвиг, пусть жестокий и страшный, но который в конечном счете гарантирует счастливое будущее собственного народа. Никто в нацистско- полицейской иерархии ему не возражал, особенно после его преступной речи перед офицерами СС и полиции в Познани 6 октября 1943 года: «Большинство из вас, видимо, хорошо знают по личному опыту, что, когда в одном месте лежат 100 трупов или 500, выдержать такое, не говоря об отдельных проявлениях человеческой слабости, и остаться порядочным — именно это закалило нас в сталь. Это есть никогда еще не писаная и никогда не могущая быть написанной славная страница нашей истории».

С самого начала Гиммлер очень пекся о моральном облике немецкого убийцы. Он многократно пытался создать свое представление о его величии. Одному из представителей старших командиров СС и полиции Эриху фон дем Бах-Зелевски очень хотелось продемонстрировать Гиммлеру, что означает для его подчиненных ремесло убийцы. Говорят, он заявил буквально следующее: «Посмотрите в глаза этих людей. У них уже нет нервов на всю оставшуюся жизнь. Мы выращиваем здесь невротиков и варваров!..»

И хотя Гиммлер проявлял должное «понимание», однако убеждал «стрелков» в том, что выполняемые ими задания необходимы, что им не следует ломать голову над проблемами морали, поскольку за все их деяния несут персональную ответственность Гитлер и он. Им предначертано пройти сквозь все битвы, оградить от войны будущие поколения. Однако Гиммлер и его ближайшее окружение пытались найти такие способы и средства, которые могли бы снизить уровень негативного влияния массовых убийств на психику их исполнителей.