Читать книгу "Дом на Солянке - Валерия Вербинина"

– Я виноват, – сокрушенно сказал Опалин, – надо было мне вспомнить, как уверенно она обращалась с ружьем у себя дома… может, обрез, с которым она пришла, – то самое ружье и есть…

– Мы разберемся, кто виноват и в чем, – отозвался Филимонов спокойно. – Ступайте лучше домой, Иван Григорьевич, и выспитесь хорошенько. Или… не знаю… книгу какую-нибудь почитайте. Одним словом, отвлекитесь от работы.

И Опалин отвлекался как мог.

«1-й Государственный цирк. Открытие сезона. Полет аэроплана с Эйфелевой башни. Первый раз в СССР. Небывалый трюк! Всемирно известные дрессировщики… Воздушный трамплин…»

Иван затосковал. «А может быть, она не придет, – сказал он себе. – Не придет, потому что передумала… или еще почему-нибудь». Он прочитал программу театров и перешел к частным объявлениям. Перевозка мебели. Продается пианино, 500 рублей. Продается парикмахерская (Опалин поморщился, вспомнив, с какой парикмахерской им пришлось разбираться). Продается роскошное пианино, заграничное, красного дерева. Малый рояль и пальто каракулевое с выхухолью (то ли вместе, то ли отдельно, не понять). Щенки. Опять парикмахерская. Столовая мореного дуба, редкой красоты, в мавританском стиле. За редкую красоту хотят 3500 рублей. Продается мотоцикл. Пролетка. Дальше – обмен комнат. Одна комната меняется на две. Комнату 10 кв. метров на отдельную квартиру, согласен оплатить ремонт… охо-хо. Это, конечно, не объявление, а крик отчаяния, только кричи не кричи, не поможет никто. Квартирный вопрос в Москве – самый сложный из всех вопросов бытия.

Меняю комнату 67 метров, перегородки фанерные, на отдельную квартиру. Две комнаты на одну. Меняю хорошую квартиру в 4 комнаты, 62 кв. метра, на аналогичную в другом районе. Если квартира и впрямь хорошая, какого черта ты ее меняешь? Соседи буйные? Или дом вот-вот рассыплется?

Дальше – поиски жилья. Сниму комнату, согласен платить до 40 руб. в месяц. Инженер снимет комнату, до 75 руб. в месяц. Две комнаты с кухней не дороже 100 руб. Муж и жена ищут комнату, плата помесячно до 50 руб. Ищу небольшую комнатку или угол в интеллигентной семье…

– Комнату присматриваешь?

Он и не заметил, как она подошла – в прелестном голубом платье с поясом, чуть накрашенная: все в меру, все к лицу. Иван покраснел и опустил газету. Маша смотрела на него смеющимися глазами.

– Я… нет. Просто читаю…

– Да что там читать? Одно и то же. Пойдем лучше билеты брать.

Она взяла его под руку, и они зашагали к выходу из сада. Кинотеатр располагался в месте с дивным названием Лихов переулок. То ли лихо, то ли лихие люди, понимай как хочешь, но Опалину, по правде говоря, было не до названий. Ему казалось, что он зря пришел в форме, что надо было явиться в штатском, что он не соответствует Маше. Он был высокий, симпатичный, ладно скроенный, то, что называется «все при нем», и все равно чувствовал себя каким-то ущербным. Но когда они вошли в фойе с расклеенными по стенам афишами и фотографиями актеров, он почти успокоился.

– А ты, значит, бандитов ловил сегодня? – спросила Маша.

– Ага.

– Много поймал?

– Троих.

Иван с отчаянием почувствовал, насколько он не силен в самом обычном разговоре. Просто проклятие какое-то – любого свидетеля мог разговорить, к каждому найти подход, а в жизни терялся. Но тут, к счастью, публику стали пускать в зал.

В сюжете фильма он ничего не понял, потому что все время отвлекался на Машу. Впрочем, сюжета как такового в картине не было, потому что это оказалась нарезка кадров из берлинской жизни – совершенно в духе 1920-х годов, когда вошли в моду эксперименты с монтажом. Но публики собралось довольно много, потому что все заграничное пользовалось успехом, и людям хотелось посмотреть на тамошнюю жизнь хоть в таком виде. В полутьме кинозала Маша стала загадочной и царственной, и то, как она была поглощена происходящим на экране, ужасно его трогало. Не удержавшись, он наклонился и быстро поцеловал ее в щеку.

– Перестань! – шепнула Маша сердито.

– Хорошо, – пообещал он, – я больше не буду.

И тут произошла катастрофа: пленка на экране запрыгала, потом изображение исчезло, но оркестр еще продолжал играть. Некоторые зрители (из числа наиболее нетерпеливых) начали свистеть. Наконец дирижер заметил, что творится неладное, и опустил палочку. Музыка развалилась на куски, как мозаика, которую уронили на пол, дольше всех солидно гудел гобой, но наконец и он умолк. Дали свет.

– Товарищи, небольшая техническая заминка, – твердили билетеры, появившиеся в проходах. – Сеанс возобновится через несколько минут.

Маша, вырванная из страны грез, казалась человеком, который только что проснулся и не может до конца определиться, спит он еще или уже включен в реальность. Она завозилась, доставая из сумочки зеркальце, и подумала, о чем бы еще спросить Опалина, пока фильм не возобновился.

– Скажи, а ты всегда ходишь с оружием?

– Всегда, – твердо ответил Опалин.

– И часто приходится стрелять?

Тут ее собеседник, который не далее как сегодня застрелил трех бандитов, почувствовал себя довольно неуютно.

– Ну… случается, – протянул он неопределенно. – А что?

– А бывшие преступники у вас работают?

Опалин знал как минимум один такой случай, но он проходил по совершенно особой статье. Кроме того, есть детали профессии, которые посторонним выдавать не станешь, и он сказал:

– Угрозыск вообще-то не заодно с преступниками, а против них.

– Ну, вот и я тоже так думала, – кивнула Маша. – Только тетю Зою не переубедишь.

– Что за тетя Зоя? – машинально спросил Опалин.

– Ты ее видел, когда уходил. Она к нам заглядывает иногда. Вообще она мне никакая не тетя, просто я привыкла ее так называть. Ее в угрозыске допрашивали по поводу убийства мужа. У нее создалось впечатление, что они ее подозревали. Она ужасно возмущалась.

– А кто был ее муж?

– Повар. Они с папой работали вместе.

– В столовой, что ли? – догадался Опалин.

– И в столовой, и раньше, в детском доме.

– В каком детском доме?

– Ну, папа заведовал детским домом. Правда, это давно было.

Билетеры уже приглашали зрителей вернуться на свои места, говоря, что сеанс вот-вот возобновится. Но Опалин не думал о фильме. Убийство в ближайшем окружении – черт возьми, почему Ксения Александровна ничего об этом не сказала?

– Как его звали? – не выдержав, шепотом спросил он.

– Кого?

– Повара. Мужа этой Зои.

– Зачем тебе?

– Нужно.

– Да Гребенюк его фамилия, а что? Дай фильм посмотреть.

– Почему вы не сказали, что его убили?

– В смысле?