Читать книгу "Покорение Сибири: Мифы и реальность - Дмитрий Верхотуров"

Историки выдвинули красивое объяснение, что Дубенской назвал город так, потому что место было красивое, а напротив него, через Качу, были видны обрывы с обнажением красного песчаника. Этой версии придерживался даже такой знаток истории раннего Красноярска, как Г.Ф. Быконя. Но это объяснение, на мой взгляд, не выдерживает критики. Для русских того времени главными путями сообщений были реки, и они всякий новый пункт, ими основанный, привязывали названием именно к речной сети. Красные обрывы могли бы быть ориентирующим признаком, если бы они были по руслу Енисея. Но в силу особенностей геологии места основания Красноярска обнажения

красного девонского песчаника располагались практически перпендикулярно Енисею, по течению Качи, с востока на запад. Их хорошо видно, если стоять лицом к северу, на правом берегу Качи. Они были просто не видны русским, подплывающим к этому месту вверх по Енисею, с севера, и потому ориентирующим признаком быть не могли.

Вдоль Енисея шли обнажения светло-желтых, желтых и желто-коричневых рыхлых отложений лесса четвертичного, ледникового периода, и на название «Красный Яр» никак тянуть не могли. Их русские и видели с борта дощаников, подплывая к месту строительства нового острога. Красные обнажения песчаника они увидели только тогда, когда свернули с Енисея в Качу, да и то не сразу.

Потом, если острог основывался в новом месте, которое не требовалось первоначально завоевать, русские обычно посылали небольшой отряд в сотню человек и еще две-три сотни татар или остяков. Соответственно, татары или остяки рубили и перевозили лес, русские строили из него стены, башни и избы нового острога.

Русский отряд без приданных ему вспомогательных сил для помощи строительству посылался тогда, когда место для строительства острога надо было еще завоевать. Очевидно, в случае с Красноярском мы имеем дело как раз с таким фактом.

Кроме того, Г. Ф. Миллер приводит два названия, которыми качинцы называли Красноярск. Одно из них — «Кызыл-яр-тура» — является тюркской калькой с русского названия. Но было и второе — «Изыр-кичи», которое никак не могло быть калькой с русского названия [34, с. 50]. Его можно достаточно вольно перевести как «Населенное место Изыр», поскольку «кичи» на тюркских языках означает «человек, работник».

В «Истории Хакасии с древнейших времен до 1917 года» [18] указано, что это было самоназвание качинцев. Ссылка при этом на Г. Ф. Миллера. Правда, в другом месте они говорят, что самоназванием было также «хаас», а «изыр» — это было названием сеока Истысархы-хоорай (Исарского княжества), к которому принадлежала Хаастарская степь. То есть, налицо определенная путаница, которой у Миллера нет. Название «Изыр-кичи» он относит только к городу, но ни к волости, ни к сеоку. Миллер достаточно хорошо знал устройство кыргызских княжеств, чтобы спутать населенный пункт с сеоком.

В том, что стрелка Енисея и Качи, или Изыр-су, имела населенный пункт, нет ничего невероятного, потому что место старого центра Красноярска, а также окрестности города, были населены с глубокой древности. На нынешней площади 300-тия Красноярска располагалось поселение раннего железного века, и сотрудники Красноярского музея вели раскопки культурного слоя прямо в котловане строительства нового здания для Красноярского музея. Однажды во время прогулки по центру Красноярска на улице Карла Маркса рядом с управлением Красноярской железной дороги, в месте, казалось бы, много раз перекопанном, на моих глазах знакомые подняли в отвале канавы для кабеля бронзовую бляшку раннего железного века. Несколько разновременных поселений было на Стрелке, где я тоже принимал участие в сборе древней керамики раннего железного века и раннего средневековья. Так что разговоры о том, что место Красноярска до русских было дикой и ненаселенной территорией, я решительно отвергаю.

Если так, если Красноярску предшествовало хаастарское поселение, то тогда понятно, почему название острога не было дано от названия реки. В этом не было нужды, поскольку поселение уже существовало и его достаточно было только переименовать.

О начале завоевания Хаастарской степи не сохранилось никаких сведений даже у Г. Ф. Миллера. Трудно сказать, почему. Но в сохранившихся сведениях есть интересный момент, который говорит о многом. Миллер пишет, что 26 июля 1628 года качинцы и аринцы приступили к острогу, уничтожили отряд, вышедший из острога на вылазку, но взять острог не смогли [34, с. 51].

Это свидетельство дало повод краеведу И. Кириллову в небольшой книжке [19] нарисовать картину: казаки таскают на себе бревна из реки для строительства острога, и тут на них нападают качинцы. Казаки, побросав бревна и топоры, бегут к засеке, залегают с ружьями и выстрелами встречают атаку. Потом, после пары залпов, обнажив сабли, сами бросаются в контратаку, в которой захватывают пленных. Воевода Андрей Дубенский, после отеческой проповеди жить мирно, отпускает пленников восвояси, предварительно разоружив. Картина красочная, патриотическая и невероятная.

Я думаю, что сведения о строительстве Красноярска сохранились только частично. Во-первых, трудно себе представить, чтобы в столь населенной местности, как слияние Качи и Енисея, хаастары русским просто позволили бы построить острог, а потом пытались бы его штурмовать.

Во-вторых, русские просто не успели бы построить острог в столь краткие сроки, чтобы уже в конце июля отразить штурм. Отряд мог выйти в путь из Енисейска только после ледохода. Вскрытие Енисея происходит примерно в середине апреля, а лед проходил полностью только к середине мая. Отряд вышел из Енисейска 17 мая 1628 года. У Дубенского был приличный флот. У него было 16 дощаников, 5 лодок и струг. Такой караван не мог идти быстро и вряд ли делал против течения Енисея больше 10–15 километров в день. Только для того, чтобы добраться от Енисейска до устья Качи, Дубенскому нужен был месяц, а может быть, даже и более того. То есть при самых идеальных условиях отряд Дубенского не мог появиться на Каче раньше 10-х чисел июня 1628 года, а, скорее всего, оказался там в 20-х числах июня. Правда, Г.Ф. Быконя пишет, что Дубенский пришел на Качу примерно в середине июля [10, с. 15]. Трудно сказать, откуда он взял такие сведения, но, в принципе, это вполне возможно. Груз у отряда Дубенского был вполне приличным, и часть отряда, по всей видимости, вынуждена была идти пешком вдоль берега. Кроме того, отряд переваливал через енисейские пороги, разгружал дощаники и тащил их бечевой. Поход был трудным до такой степени, что казаки потом жаловались, что они износили одежду и размочили обувь.

На строительство острога у него тогда оставался месяц или даже совсем не оставалось времени. Далее Г. Ф. Быконя описывает подвиг казаков, достойный былины. Придя на место: «Из разобранных дощаников сразу же был поставлен «городок дощатый», укрепленный надолбами — врытыми в землю столбами, соединенными сверху и снизу толстыми жердями» [10, с. 15].

Длина этой изгороди была довольно приличной. Вокруг самого укрепления, чья длина не указывается, и в две стены до берега реки на длину в сто сажень, примерно 213 метров.

Сразу же вслед за этим Быконя описывает, как 160 казаков нарубили 1200 бревен в двух днях пути от устья Качи выше по Енисею, которые сплавили до места строительства и стали из них строить острожную стену, башни и избы.