Читать книгу "История Рязанского княжества - Дмитрий Иловайский"

Караван, с которым путешествовал сам автор, состоял из 300 человек русских и татар, имевших при себе более 200 заводных лошадей, для своего прокормления на пути и для продажи в России. Из слов путешественника выходит, что главной целью караванов, отправлявшихся из Персии, Бухарин и Золотой Орды была Московия: но во-первых, под Московией здесь можно разуметь всю северную Россию; во-вторых, чтобы достигнуть Москвы, надобно было проходить по Рязанской области, следовательно, в этой торговле русских с Востоком значительную долю участия принимали рязанцы. В числе русских купцов, с которыми Контарини познакомился в Цитрахани очень могли быть и рязанские торговцы. Впрочем, в русских летописях мы имеем прямое указание на то, что и в Рязань приходили купцы с татарскими послами; именно под 1397 г. читаем:

«Тохтамышев посол Темирь-хозя был на Рязани, у великого князя Олега, а с ним много Татар и коней, и гостей» (Ник. 4. 270).

Кроме восточных тканей, шелка, соли и многочисленных конских табунов татары продавали рязанцам большое количество пленников; причем последним часто приходилось выкупать своих родственников и земляков. Так, в рассказе о царевиче Мустафе мы видели, что татары вышли из рязанской земли со множеством полону, потом остановились в степи и открыли торг, послав к соседям предложение выкупать пленных, а рязанцы не замедлили воспользоваться этим предложением. Статья о пленниках в договорных грамотах с Москвой также указывает на ту важную роль, какую они играли в отношениях рязанцев к татарам.[248]

Независимо от выгод, которыми пользовались жители Рязанской области вследствие транзитной торговли и непосредственной мены с восточными народами, этот край, изобилующий разного рода естественными произведениями, сам по себе привлекал много торговых людей, которые приходили сюда для покупки меда, воска, хлеба, рыбы, мехов, кожи, сала и пр. Река Москва служила проводником торговой деятельности между Рязанью и северо-западными русскими областями. Нет никакого сомнения в том, что предприимчивые новгородцы вывозили отсюда сырые материалы и сбывали их в Западную Европу. О непрерывных торговых сношениях между жителями Московского и Рязанского княжества свидетельствуют статьи о мытах и пошлинах, которые постоянно включались в договорные грамоты.

«А мыты нам держати старые пошлые, а новых мытов нам не замышлять, ни пошлин, а мыт с воза в городах и всех пошлин деньга, а с пешехода мыта нет; а тамги и всех пошлин с рубля алтын, а с лодьи с доски по алтыну, а с струга с набои два алтына, а без набои деньга; а с князей великихъ лодьи пошлин нет».

В договорах московских князей с тверскими статья о мытах и пошлинах гораздо полнее, нежели в договорах с рязанскими; вообще торговый класс в Рязани своим числом и предприимчивостью, по-видимому, далеко уступал тому же классу в других больших княжествах.

Между условиями, которые стесняли развитие торговой деятельности, первое место занимало плохое состояние безопасности. Не говоря уже о частых войнах и татарских набегах, дороги и в мирное время не были безопасны от разбойничьих шаек, которые находили себе широкое приволье в дремучих лесах посреди редкого населения. О величине подобных шаек и страхе, который они внушали, дает некоторое понятие путешествие Пимена: Олег Иванович, простившись с митрополитом, велел боярину Станиславу проводить его до реки Дона со значительным отрядом и на походе соблюдать большую осторожность от нападения разбойников. Из рассказа Контарини видно, что, только проехавши Переяславль Рязанский, путешественники вздохнули свободно, потому что опасности миновали. Иван III, отправляя обратно турецкого посла в начале XVI в., наказывал Агриппине Рязанской, чтобы она дала ему провожатых сотню и более, да на сотню накинула бы десятка три своих казаков; кроме того, деверь ее князь Федор должен был от себя выставить еще 70 человек. Воспоминания об удалых разбойниках до сих пор в полной силе живут между рязанским населением. Предания народные обыкновенно связывают с ними курганы и остатки древних укреплений; между тем как, наоборот, шайки грабителей не любили соседства крепостей и укрывались в лесных трущобах.

С понятием о разбойниках прежнего времени находится в связи славное имя казаков. Всем известно, что городовых казаков не должно смешивать ни с донскими, ни с волжскими, ни с кайсаками, известными у татар. К какому же разряду мы отнесем тех людей, которые под именем рязанских казаков являются в битве с царевичем Мустафой под 1444 г.? Вооружение их на этот раз составляли копья, рогатины и сабли; по причине глубокого снега они действовали на лыжах. По всем признакам это было легкое войско, которое противополагалось пешей рати. Другое известие о рязанских казаках находим в наказе Ивана III. Из слов: «… на сотню десятка три своих казаков понакинь», можно заключить, что эти люди принадлежали именно к городовому (станичному) служилому сословию. Тут же, несколько ниже, казаки противополагаются лучшим ратным людям: «И ты бы у перевоза десяти человеком ослободила нанявшись казаком, а не лучшим людям ратным». Далее Иван приказывает ратным людям сопутствовать послу только до Рясской переволоки: «… а ослушается кто и пойдет самодурью на Дон в молодечество, их бы ты, Аграфена, велела казнити». О каком же молодечестве говорит Иван, как не о донских казаках? Эти два известия, летописи и наказа, подтверждают то мнение, что в XV веке, с одной стороны, образуется в Рязанском княжестве особый класс служилых людей из передовой украинской стражи, а с другой, в Придонских степях собирается вольница из русских беглецов-разбойников.

Нам остается сказать два слова о рязанских памятниках словесности. Вопрос о существовании особого рязанского летописца остается еще не вполне решенным. Все наши поиски в этом отношении приводят только к тому предположению, что существовали, вероятно, и рязанские списки летописей, вроде летописи Переяславля Суздальского, и что из этих-то списков позднейшие летописные сборники заимствовали многие подробности о рязанских событиях, отличающиеся иногда удивительной точностью, но всегда более или менее отрывочные. Сказаниями рязанский край был так же богат, как и другие части России, только немногие из них приведены в известность.[249] Официальные акты княжества в филологическом отношении мало отличаются от московских грамот; укажем только на большую простоту оборотов и большую близость к разговорной речи. В последнем явлении, конечно, отражается меньшее влияние книжного церковнославянского элемента на древнерязанскую грамотность.