Читать книгу "Сладкая горечь - Стефани Данлер"

Я глодала его губы, его уши, его подбородок, стараясь продлить, сохранить дрожь у меня в нутре, мне хотелось сказать, я совсем близко… цветные сполохи расползались по стеклам… совсем близко…

Прижав ладонь к моей щеке, Джейк спросил:

– Знаешь, какова ты на вкус?

И вытащив пальцы, сунул их мне в рот.

Я не поперхнулась. Поначалу я была слишком поражена, чтобы хотя бы что-то почувствовать. Я соленая, подумала я. Недурна на вкус. Но я застонала и вдавилась в него сильнее. Я совершенно завелась – не от собственного вкуса, но от уверенности Джейка. В моей жизни было так мало мгновений, когда я в чем-то была уверена. Я была постоянной правкой, переиначиваниями, бесконечным сомнением. А теперь вдруг, когда его пальцы выскользнули у меня изо рта и скользнули назад в промежность, я узнала, что в Нью-Йорк-Сити нет вообще никаких правил. Я не понимала этой чудовищной свободы, пока Джейк не произнес мне в рот: «Кончи сейчас» – и я не кончила на заднем сиденье такси. Есть люди, которые делают что хотят, черт их бери, и это их город – пугающий, варварский и упоительный.

V

Есть люди, влюбленные в пятый вкус, те, кто упивается искрящимся шлейфом ферментации… Пальцы Джейка отдают пикулями, кислыми вишнями, которые нам привозили из Италии и длинными коктейльными ложками накладывали в «манхэттены», костяшки пропитались рассолом оливок, каждую смену заказывают один «грязный мартини» за другим… его пальцы во мне, терпкие и… погодите, погодите… солоноватые…

Иссиня-черный зимний рассвет карабкался на приземистые крыши, когда я уезжала из Бруклина. Я сидела в такси, которое прямо-таки летело над Ист-Ривер, мост укутало туманом, машина казалась невесомой.

В ванной в моей квартире маленькое зеркало висело так высоко, что обычно ниже подбородка я ничего не видела. Подтянувшись, я залезла в саму раковину.

Следы. Синяк над грудью – расплывчатый след большого пальца. Ссадины на шее и подбородке. Красный засос на внутренней стороне предплечья. Синие пятнышки вдоль нижней губы. Красные полосы по внутренней ее стороне. У меня возникло ощущение, что белье у меня промокло, и я опустила взгляд: у меня наступили месячные, за несколько дней до срока, точно Джейк спустил курок.

От выпитого вина комната плывет перед глазами. Кожа под носом шелушится от чересчур сухого воздуха и жара батареи. Я снова и снова трогаю свое лицо, этот пустой экран, на который все проецируется. Какой бы красотой я ни обладала, она не генерируемая, не укоренившаяся. Она проницаемая. Но под ней я начала различать его… Лицо женщины.

Изменялись мои губы. Унылые, багрянистые, воспаленные губы. И мой левый глаз припух, выглядит меньше, не открывается так широко, как раньше. «Потасканная», как сказала бы одна моя подруга. Я больше не выгляжу новенькой.

Заведу себе татуировки синяков. Вот он удивится. Как он назвал свои татуировки? «Захват мгновения»? Смотри, Джейк, мое тело «захвачено». Лежа на топчане, я считала вдохи и выдохи. Я знала, что эта ночь никогда не повторится. Никогда не будет именно так, никогда не будет так неожиданно и мощно. А потому я задержала ее в себе, не вспоминала, не пересматривала, просто задержала и замерла. Стены моей комнаты стали молочными от света. Я слушала, как последние пуэрториканцы с шумом и топотом расходятся по домам.

Последствия метелей скапливались, как машины в пробке, сугробы и заносы наползали на тротуары и громоздились, как новые здания. А в ресторане с кухни рекой лились супы – лекарство ото всего на свете. Сантос тайком готовил в субботу мексиканский суп менудо из требухи и рубца. Требуха была сладковатой, а бульон – маслянистым, а еще в нем чувствовались кровь, орегано и лаймы. Во все добавляли тайский соус шрирача, даже в супы на скорую руку из куриного бульона с луком-шалот. Нас одолевали ущемления шейных позвонков, гриппы, синуситы, мы обменивались недугами и инфекциями.

Уилл, Ари и я сидели, склонившись над мисками, когда 16-ю накрыла снежная буря. Скотт приготовил для «семейного» вьетнамский суп фо по рецепту, который получил от одного старика на рынке в Ханое. Это был истинный дар: насыщенный суп исходил паром и благоухал анисом.

– Ты после вечеринки куда-то подевалась, – обронил Уилл.

Ариэль, не поднимая головы, накручивала на вилку лапшу. Я с шумом втянула в себя бульон, уставившись в миску.

– Просто поехала домой.

– Забавно. Ты никогда просто не едешь домой.

– Я устала.

– Как было дома? – Сложив на груди руки, он откинулся на спинку стула. – Весело?

– Да, сущий восторг. – Я вернулась к своей миске. Когда я подняла глаза, вид у него был такой обиженный, что мне стало стыдно. – Ты можешь вести себя как мой друг, Уилл?

Он тоже вперился в свою миску.

– Не знаю.

Потом встал и ушел. Я повернулась к Ариэль в надежде на толику симпатии. Она тоже была поглощена супом.

– Это было изумительно, – негромко сказала я.

– Гадость какая.

– Я в жизни ничего такого не испытывала. Обычно у меня проблемы с тем, чтобы…

– Кончить?

– Ну, да, то есть, когда я одна, все в порядке. В… в общем… с другим человеком… бывает непросто. Но на сей раз было не… трудно.

– Ну и отлично. У него уйма практики.

– Не подличай.

– А я и не подличаю, но ты хочешь, чтобы я вела себя так, будто хороший секс – это конец света.

Это и есть конец света, подумала я.

– Нет. Но у меня ощущение чего-то важного. Не могу объяснить, но я чувствую себя женственной.

– Ты думаешь, это женственно, когда тебя трахают? – Казалось, она вот-вот выпустит когти, и я отступила.

– Я не хочу спорить о гендерных ролях. Я просто чувствую, что случилось что-то настоящее. И мне хотелось с кем-то об этом поговорить. Как с другом.

– Дай угадаю, – сказала она, постукивая ложкой по скатерти. – Он тебя немного побил, назвал тебя блядью, и ты решила, что это по-настоящему круто, очередная вздорная белая девчонка, которая хочет, чтобы ей надавали пощечин, потому что всегда получала, что пожелает.

– Пошла ты, Ари. – Я покачала головой. – Тяжко, наверное. Загнать мир в рамки, разложить все по полочкам, а после списать в утиль. Он что, всегда такой чертовски скучный?

– По большей части, Скиппер.

– Уж лучше пусть меня мужик блядью называет, чем от женщин всякое дерьмо выслушивать. – Я забрала свою миску. – И вообще ты белая, мать твою. И, кстати сказать, медали лесбиянкам давно не раздают.

– Послушай, – сказала она уже спокойнее, выпятив нижнюю губу. – Я же о тебе забочусь. Не начинай мерить свою жизнь сексом, это опасно. Хороший секс – это не так уж важно.

Я снова села.

– А что тогда важно?

– Близость. Доверие.