Читать книгу "Ночные легенды - Джон Коннолли"

Она умолкла. По ее бледной щеке скатилась единственная слезинка, оставив за собой блесткую дорожку влаги, как будто по матовой льдине медленно съехал мелкий искристый алмаз.

– Спасибо вам за помощь по саду, – сказала она тихо. – Но, пожалуй, сейчас вам лучше уйти.

Эдвард растерянно смотрел, не зная, что ответить.

– И вот что, Эдвард, – добавила мисс Фрум. – Умоляю вас никому об этом не рассказывать. Я чувствовала, что вам можно довериться, но с моей стороны это была непростительная слабость. Мне остается надеяться лишь на то, что вы столь же честны, как красивы, и столь же приличны, как добры.

На этом она уронила голову на руки и смолкла.

Эдвард выбрался из своего угла и подошел к ней. После некоторой заминки он доверчиво положил руку мисс Фрум на плечо. Плечо было как из холодильника.

– Одна пинта? – спросил он наконец.

Мисс Фрум медленно подняла заплаканный взгляд.

– Что? – тихо переспросила она.

– Вы сказали, что пинта крови позволяет вам держаться несколько месяцев?

Голос его был слегка робок.

– Пинта – это же не так много, да? – спросил юноша.

Мисс Фрум посмотрела так, что он буквально утонул в ее глазах.

– Нет. Об этом я вас просить не могу, – печально сказала она.

– Вы не просили. Это я предложил.

Мисс Фрум не ответила. Вместо этого своей хладной ладонью она провела Эдварду по лицу и кончиками пальцев коснулась его губ.

– Спасибо, – прошептала она. – Возможно, у меня есть что предложить вам взамен.

Она коснулась рукой груди, и верхняя пуговка на ее рубашке отлетела, открывая взору сказочный, ослепительный бюст, не дающий ночами спать такому числу безутешных садоводов. Эдвард шумно сглотнул, в то время как мисс Фрум с нежной властностью притянула его снова сесть за кухонный стол.

– Вы не возражаете, если я сейчас чуточку пригублю? – спросила она.

– Нисколько, – с порывистой готовностью ответил Эдвард, хотя голос у него предательски дрогнул. – Откуда бы вы хотели отпить?

– Не принципиально, – ответила мисс Фрум. – Неплохо бы из шеи, но я не хочу оставлять заметного следа. Может, из запястья?

И она закатала ему рукав, обнажив чисто вымытую веснушчатую руку. Эдвард кивнул.

– А это не больно? – спросил он.

– Да пустяки, – успокоила мисс Фрум. – Вначале что-то вроде укола, а затем уже ничего не чувствуется.

Рот мисс Фрум приоткрылся и стали видны ее клыки, несколько более длинные, чем обычно бывают у людей. Она влажно облизнула их языком, и Эдвард ощутил, как внутри шевельнулся холодок. Ее рот приник к его руке, и юноша почувствовал, как запястье ему словно пронзили две иголки. Он тихо ахнул, но боль истаяла, и его облекло тепло, а затем по телу разлилась приятная, ватно обволакивающая сонливость. Глаза сомкнулись, и ум заполонили красивые образы и формы, формы. Ему снилось, что он находится с мисс Фрум в чудесной близости, и она самозабвенно любит его, даже когда он растворялся в глубокой, сгущающейся тенями красноте.

***

Когда Эдвард умер, мисс Фрум с теперь уже восстановленными силами отнесла его в подвал. Здесь она занялась тем, что удалила основные органы, а тело поместила в большую виноградодавильню. Полностью отжав все нужное, мясо она отделила от костей, а кости пропустила через дробилку. Измельченный порошок был помещен в ведра, чтобы недели через две смешать его с почвой – это должно будет обеспечить достойный урожай овощей, а также буйное цветение роз, коим позже в этом году можно будет похвалиться. Наконец, она избавилась от велосипеда Эдварда, закинув его в болотце неподалеку от дома. Управившись со всем этим, вампирша из тонкой рюмочки продегустировала напиток из новой партии, поглаживая себя по горлу и смакуя послевкусие юного гостя.

«Мужчины… – с блаженной расслабленностью подумала мисс Фрум. – А ведь и в самом деле – наисладчайшие создания».

Ноктюрн

Не знаю, почему у меня чувство, что я должен перед вами исповедаться. Быть может, потому, что я вас не знаю, а вы не знаете меня. Так что у вас нет ко мне предубеждений. Мы прежде не разговаривали и, возможно, никогда более разговаривать не будем. Пока между нами нет ничего общего, кроме слов и молчания.

Последнее время я много размышляю о тишине, о пространствах в моей жизни. Видимо, я по природе своей человек созерцательный. Мне пишется лишь тогда, когда вокруг царит покой. Любой звук, пусть даже это музыка, – всегда нежелательное отвлечение, а я говорю как человек, испытывающий к музыке любовь.

Впрочем, позвольте это перефразировать: я говорю как человек, любивший музыку. Теперь я слушать ее не могу, а покой, занявший ее место, не приносит мне умиротворения. В нем есть некая ломкая грань, постоянная угроза разрушения. Я все жду, когда вновь донесутся эти звуки: поднимаемая крышка фортепиано; ноты, восходящие из вибрации струн; приглушенное эхо слегка расстроенных клавиш. Я застаю себя проснувшимся в темнейших чарах ночи, когда остается лишь слушать, но вокруг лишь грозная тишина.

Хотя так было не всегда.

***

Одри и Джейсон умерли двадцать пятого августа. Стоял солнечный день, и в последний раз, когда я видел их живыми, на Одри было платьице желтого цвета, а на Джейсоне шорты и майка. Майка тоже была желтой. Одри отвозила Джейсона на занятие по плаванию. Перед уходом я ее поцеловал, а Джейсону взъерошил волосы; помнится, она обещала принести что-нибудь к обеду. Одри было тридцать пять. Джейсону восемь – всего на год больше, чем его брату Дэвиду. Они погибли, потому что водитель грузовика резко свернул на повороте, избегая задавить лису, все это не больше одной-двух миль от нашего дома. Казалось бы, глупо, но теперь, по прошествии времени, кажется чуть ли не оправданным. Он на всем ходу врезался в их автомобиль, и они погибли мгновенно.

Примерно месяц назад, вскоре после второй годовщины их смерти, мне была предложена работа. Муниципалитет неожиданно получил прибавку к субсидированию искусства (нечто доселе невиданное), то есть от нулевой отметки оно перешло к уровню чуть выше нуля. Боясь, что по причине неосвоенного бюджета на следующий год не будет выделено даже этой мелкой надбавки, мудрые отцы города засуетились и дали объявление о вакансии. Им нужен был кто-то, кто обучал бы горожан азам художественного слова, выступал в окрестных школах, а также на протяжении года осуществлял редактуру сборника местных талантов, из которых несомненно вырастут великие мастера слова, если их будет наставлять и пестовать более-менее профессиональный писатель. Я подал заявку и был должным образом трудоустроен. Я думал, что это нам как-то поможет. Каждый день по дороге в школу Дэвиду приходилось проезжать мимо места, где погибли его мать и брат. Этот же путь приходилось проделывать и мне всякий раз, когда возникала необходимость выезжать из дома. Мне подумалось, что поменять наш уклад пойдет на пользу и мне, и Дэвиду.