Читать книгу "Следы в пустыне - Кристоф Баумер"

По возвращении мне пришлось еще раз убедиться, как быстро меняются обстоятельства и настроения. Урс и У, встревоженные, вышли мне навстречу.

— Верблюды обезумели от жажды. Они нападают на повара всякий раз, как тот пытается открыть канистру.

Вернулись погонщики, злые и разочарованные после долгих безуспешных поисков воды. Они тесным кружком уселись на землю, а верблюды со спутанными, чтобы не убежали, ногами ревели как оглашенные.

Ибрагим поднялся и подошел ко мне, отводя в сторону взгляд.

— Завтра мы отдадим верблюдам половину запаса воды, а потом сразу идем к реке Керье, до нее три дня пути. Вы, европейцы, можете делать, что хотите.

Мне невыносима была мысль покинуть Дандан-Ойлык, не раскопав как следует многообещающие фрески, только что найденные мной. Но нельзя было и остаться без верблюдов. Мы пораскинули мозгами, строя разные планы, — только для того, чтобы тут же их отвергнуть. Мне вдруг припомнилось, что 98 лет назад Стейн писал, что они поили своих верблюдов где-то к северу от города. Я принялся лихорадочно просматривать его карту и нашел в двух километрах к северу от нашего лагеря, в низинке, пометку «Источник». Вновь потребовались способности Эрнста. Уйгуры, к этому времени свято уверовавшие в его силы, вскочили, распутали верблюдов и незадолго до полуночи отправились на место с Эрнстом и Урсом. Через три часа Эрнст и Урс, довольные, вернулись. Уже второй раз Эрнст спасал нашу экспедицию от преждевременного возвращения. Недалеко от помеченного Стейном места он нашел для отчаявшихся верблюдов обильный источник отличной воды.

Утром мы всей командой принялись раскапывать руины, оказавшиеся храмом. Мы присвоили им номер D 13. Среди фресок обнаружились не только ступни трех скульптур стоящего Будды и символические изображения тысячи сидящих медитирующих Будд, нанесенные трафаретом и затем раскрашенные. Там были и более редкие сюжеты, как, например, образы поклоняющихся верующих, несущих в ладонях цветы и бутоны лотоса. Это символы чистоты духа в грешном мире, а также выражение желания верующих буддистов возродиться в раю Будды Амитабхи, Сукхавати. Мы увидели божество в белых одеждах, сидящее на красном верблюде, ряд всадников в белом на пегих лошадях и две поразительные живописные группы, состоявшие из трех божеств каждая. Я сразу понял, насколько велика важность этой необычной находки: такие сюжеты ни разу не попадались в городах Южного Шелкового пути на фресках, только на деревянных обетных табличках.

При дальнейшем изучении этих фигур я обрел уверенность, что они представляют согдийских божеств, заимствованных из буддизма. То, что я ориентировался в своих изысканиях на согдийский пантеон, обусловлено открытыми Аурелом Стейном документами на китайском и кхароштхи, не только упоминавшими о присутствии в Дандан-Ойлыке согдийских купцов, но и указывавшими, что в последние десятилетия VIII века один из политических лидеров Дандана был согдийцем. Он носил титул сабао, который в Китайской империи обычно присваивался главе местной общины согдийских купцов, руководившему гражданской и религиозной жизнью общины и при необходимости применявшему закон.

Хотя согдийский язык, культура и вера имели иранское происхождение, религия согдийцев не буквально следовала организованному государственному культу зороастризма, как в сасанидском Иране. Согдийские зороастрийцы включали в пантеон нескольких дозороастрийских, более древних иранских богов и определенно поклонялись таким образам, которые заставили бы нахмуриться ортодоксальных зороастрийцев. Со-гдийцы представляли многих своих богов, используя внешние образы, заимствованные из буддизма и индуизма. Культурная реальность согдийцев, которые были организованы в независимые города-государства на территории современных Узбекистана и западного Кыргызстана, дважды сталкивалась с мощным влиянием со стороны Индийского полуострова: впервые — во времена Кидаритского (V век н. э.), а затем — Хефталитского царств (начало VI века).

Полагаю, что белое божество, едущее на красном верблюде, представляет согдийского бога победы Вашагна (в Иране называвшегося Веретрагной). В центре каждой из божественных троиц восседает богиня, держащая на руках одного или двух младенцев. Это Харити, которая в буддистской мифологии первоначально выступала как великанша, пожирающей детей, а затем была превращена Буддой в их богиню-покровительницу. Ее культ был распространен от Индии до Центральной Азии, Китая и Японии. В согдийской религии Харити, возможно, отождествлялась с богиней плодородия Анахитой.

Трехголовое божество слева в первой триаде, возможно, представляет согдийского бога ветров Вешпаркара в образе индуистского бога Шивы. Вешпаркар был согдийским вариантом древнеарийского бога Вайю, который, как и Шива, выступает как творец и разрушитель жизни. В соответствии с индуистской традицией Вешпаркар-Махешвара на фреске изображается вместе со своим ваханой (ездовым животным) Нанди, черным быком. Правый член этой триады — еще одно трехголовое божество, держащее в руках солнце и луну, — может представлять Зурвана, согдийского бога — повелителя времени и судьбы, также изображенного в образе одного из индуистских богов, Брахмы.

Во второй триаде божество слева опять-таки имеет три головы; этот бог держит лук, стрелы и петуха. У его левого колена стоит павлин, что указывает на то, что это также бог Вашагн, на сей раз в образе индийского бога войны Картикеи. Справа — исцеляющее божество-граха с кабаньей головой.

Обнаружение этого храма было исключительно важной находкой. Нигде в Такламакане прежде не были открыты фрески, столь явно демонстрирующие смешение согдийских, буддистских и индуистских элементов. Эти изображения VIII века показывают, что распространение индийского влияния затронуло Согдиану прежде, чем достигло Таримского бассейна. Хотя я был уверен, что последующие раскопки преподнесли бы еще много сюрпризов, нам пришлось покинуть Дандан-Ойлык, поскольку наши припасы подходили к концу. Мы укрыли свои находки песком и под темнеющим небом, обещавшим песчаную бурю, которая окончательно стерла бы следы нашего присутствия, стали готовиться к отъезду.

ЧЕРНЫЙ УРАГАН

Мы взгромоздились на наши «корабли пустыни» еще до рассвета и с максимально возможной скоростью двинулись на восток через цепь дюн в 90 м высотой, направляясь к реке Керья, берегов которой достигли следующим вечером. Она лежала перед нами, широкая и ленивая, как наевшийся до отвала удав. Ибрагим повел караван вброд. Я захотел сфотографировать отражающихся в воде верблюдов, зайдя в реку, но тут же застрял по колено в липкой грязи. При всякой попытке освободиться из ее объятий я только глубже погружался. Урс пробрался ко мне, забрал фотокамеры, деньги и паспорт и отнес на берег. Пока Эрнст и три погонщика глазели на нас, а Йон снимал спектакль на камеру, Урс вернулся ко мне… и тоже застрял. Несколько уйгуров собрались на берегу и бросали на нас беспокойные взгляды. Я крикнул У, чтобы он связал вместе ремни, которыми мы крепили багаж на верблюжьи спины, бросил один конец мне, а другой привязал к верблюду, чтобы он меня вытащил. Но Ибрагим затряс головой: он думал, что это займет слишком много времени и я успею утонуть.