Читать книгу "Бенкендорф - Дмитрий Олейников"

Мог ли Васильчиков ещё больше навлечь на себя гнев государя, сообщив ему, что Бенкендорф-то доносил, да сам он понадеялся, что всё обойдется? Бенкендорф встречался с батальонными командирами Семёновского полка ещё в мае 1820 года — как раз тогда, когда те собирались объяснить Шварцу «всю неуместность» его жёсткого поведения. Узнав об этом «частным образом», начальник штаба гвардейского корпуса просил командиров оставить их намерение, а также успокоить офицеров своих батальонов, пообещав взамен сообщить о всеобщем недовольстве корпусному командиру. Уже тогда Бенкендорф предвидел, что открытый конфликт со Шварцем может «вызвать гнев государя», а «пользы полку не принесёт», поэтому и убеждал офицеров, что гораздо лучше будет, если «Семёновский полк для избежания всех неприятностей решится ещё несколько потерпеть» — до тех пор, пока командир корпуса «сочтёт своим долгом представить государю о грубом обращении с подчинёнными полкового командира»109. Бенкендорф писал, что взял с командиров батальонов слово, что они будут сообщать ему обо всех важных происшествиях в полку, — но они молчали всё лето; косвенные же источники доносили ложную информацию об улучшении положения дел у семёновцев110.

Именно с подачи Бенкендорфа Васильчиков вызывал Шварца и «неоднократно ему выговаривал», но Александру ничего не доносил (возможно, хотел дождаться его возвращения из Европы). Он был успокоен тем, что летом 1820 года, на традиционных инспекционных смотрах войск (именно на них солдатам было разрешено напрямую докладывать вышестоящему начальству о несправедливом обращении) никаких жалоб принесено не было.

Бенкендорф в своем оправдательном письме о «семёновской истории» (написанном князю Волконскому и переданном позже императору Александру111) рассказывал, что на смотре, произведённом Васильчиковым в августе 1820 года, «ни один голос не возвысился с жалобой на полковника», разве что в одной роте 17 человек заявили, что не получили летних панталон. На другом смотре командир гвардейской дивизии генерал Розен трижды (видимо, зная о неладном) спрашивал семёновцев, довольны ли они полковым командиром. «Все молчали, и смотрели друг на друга, и сказать не смели, — признавались на следствии сами солдаты. — Он пожал плечами, повернулся и прочь пошёл»112.

Частный случай возмущения Семёновского полка заставил Бенкендорфа всерьёз задуматься о проблеме взаимодействия общества и власти. Итогом его рассуждений стала записка «Размышления о происшествиях, случившихся в ночь с 16 на 17-е и в ночь с 17 на 18-е октября 1820 года в Петербурге»113. Это сочинение позволяет понять политические воззрения нашего героя, поэтому рассмотрим его поподробнее.

Могущество власти, замечает в своих «Размышлениях» Бенкендорф, опирается не на силу и страх, а на авторитет и доверие. Если их нет, власть становится «чужой», враждебной. Одним из путей подрыва авторитета может оказаться неправильное, «непостепенное» распределение обязанностей по ступеням власти: «Обязанности не должны перемещаться от старших к младшим» и, наоборот, «полковники и генералы не должны заниматься подробностями, которые ниже атрибутов их чина».

«Нравственное влияние, выражающееся в установленных внешних формах и всегда соразмерное с важностью служебных обязанностей, — рассуждает Александр Христофорович, — должно быть неразделимо с самой властью, для которой оно в тысячу раз более необходимо, чем внешние знаки и отличия, служащие лишь её внешним обозначением». Сила власти, по Бенкендорфу, в том, что подчинённые убеждены в превосходстве «способностей и качеств» начальства, чувствуют необходимость подчиняться ему «для блага и безопасности всех и каждого» и уверены, что во власти они «найдут спасительную защиту от всего, что могло бы ставить частные интересы выше интересов большинства».

«Будучи лишена своих нравственных атрибутов, которые даются общим мнением, власть, не имеющая надлежащей опоры, оказывается поколебленной, и её могущество заменяется силой материальной, которая всегда на стороне численного превосходства» — в этой фразе Бенкендорф будто смотрит вперёд, вычерчивает схему регресса сильной власти, опасную и трагическую для государства: её моральная опора размывается, заменяется силовой, и в дело вступает борьба за большинство, которое всё и решает.

«Если всё, что составляет честь, влияние и авторитет каждого, не поставлено под ненарушимую и священную охрану, если будут раздаваться незаслуженные отличия и будут делаться исключения без самых веских мотивов, если одни не будут ограждены в своих правах, а другие не будут ограждены от несправедливости и произвола, тогда чувство служебного долга исчезнет, так что его не в состоянии будет восстановить никакая строгость, никакое наказание. Тогда одни, хвастаясь незаслуженной немилостью, будут стараться с ловкостью уклониться от своих обязанностей, а не исполнять их с точностью; другие же будут стараться путём интриг и лести приобрести отличия, которые даются не в награду за заслуги; тогда всё придет мало-помалу в расстройство, и войско, оставшееся без надзора и без руководителей, будет способно впадать в пагубные увлечения, нередко возникающие от простой случайности».

В истории с Семёновским полком Бенкендорф увидел, как начинает падать авторитет власти: «неуважение к одной из посредствующих властей» влечёт за собой неуважение к верховной власти и к власти вообще. Вот почему увольнение от службы полковника Шварца, пусть и недостойного своего поста, но произведённое прежде, «чем было наказано самое важное преступление — нарушение субординации», он считал не просто ошибкой, но ударом по авторитету, потаканием не дозволенному уставом «желанию роты». Прежде всего, сделал свой вывод Бенкендорф, власть должна уметь добиться уважения к себе, в крайнем случае переходя на «твёрдый, решительный, лаконический тон, обнаруживающий полную уверенность в своих силах и непреклонную решимость употребить их в дело»; этого будет достаточно, чтобы «подавить всякое сопротивление в самом его начале». В «семёновской истории» полк в целом мог быть спасён, если бы «несколько примеров строгости по отношению к самым непокорным солдатам в присутствии их товарищей» и, что немаловажно, строго по закону, «согласно с 133 и 137 статьями старых военных уставов, остановили бы распространение зла, внушили бы виновным страх, уничтожили бы влияние дурного примера, удовлетворили бы требованиям справедливости, возместили бы унижение власти, восстановили бы порядок и то слепое повиновение, которое составляет одну из главных обязанностей военного сословия».

Если император Александр и читал эту записку, то не придал ей особого значения. Он не мог поверить (может, так никогда и не поверил) в то, что «бунт» Семёновского полка был следствием внутренних проблем российской армии. «Никто на свете меня не убедит, — признавался он Аракчееву, — чтобы сие выступление было вымышлено солдатами или происходило единственно, как показывают, от жестокого обращения с оными полковника Шварца… По моему убеждению, тут кроются другие причины… я его приписываю тайным обществам»114. Да и Бенкендорфу Александр Павлович говорил о том, что возмущение было подготовлено «внешними по отношению к полку» силами, имеющими связь «с итальянскими карбонариями и либералами Франции и Германии»115.

Стало ясно, что внешнего наблюдения за порядком и спокойствием в армии недостаточно, а на добровольную помощь офицеров рассчитывать не приходится. Исходя из этого Васильчиков составил проект «Об устройстве военной полиции при гвардейском корпусе»116, который был утверждён царём 4 января 1821 года. Участие Бенкендорфа в его составлении документально не подтверждено, но его опыт создания системы сбора информации о настроениях в войсках, пусть даже не вполне удачный, был учтён.