Читать книгу "Ликвидатор. Откровения оператора боевого дрона - Кевин Маурер"

Ворота Патриотов, названные так после событий 11 сентября 2001 года, представляли собой всего-навсего сооруженную из фанеры зону ожидания, где прошедшие таможенную проверку пассажиры готовились к последней пересадке на пути в Ирак, Афганистан или на родину. Фанерные стены были исписаны посланиями и именами солдат. Ворота служили живым памятником всем тем, кто когда-либо через них проходил.

Я через них проходить не собирался, да и вообще не собирался куда бы то ни было улетать. Ранее я выхлопотал себе годичную командировку в Катар, где в штабе ВВС должен был заниматься вопросами разведки. Мне требовалось на время покинуть авиабазу Неллис, если я хотел получить повышение и принять командование эскадрильей. Одной командировки в Ирак для этого было недостаточно. Пришлось побывать в трех командировках подряд, по четыре месяца каждая, что было стандартной продолжительностью командировок в ВВС на то время. Чтобы соответствовать требованиям, предъявляемым мне, как профессионалу, военно-воздушным ведомством, я должен был пересечь половину земного шара и поработать там в офисе.

Гринго, пилот-коллега и тоже ветеран 17-й эскадрильи, встретил меня снаружи терминала. Я был его сменщиком и должен был принять у него дела, чтобы Гринго мог вернуться домой. Мы забросили мои сумки в кузов его пикапа и покатили к казарменной зоне.

— Сейчас мы в Оперативном городке, — пояснил он. — Именно тут планируются все воздушные операции.

Я плохо запомнил, как выглядели постройки, мимо которых мы мчались в темноте. Перед входом в кофейню «Грин-Бинз» уже выстроилась очередь. Ее постоянную клиентуру составляли новоприбывшие вперемешку с летными экипажами, идущими на утренние предполетные инструктажи. Гринго вырулил на дорогу, уползающую во тьму.

— Оперативный городок был нашей первой базой, когда мы здесь только появились, — объяснил он. — Большинство здешних построек в основном новые, хотя некоторые, вроде пассажирского терминала, были тут еще до нас. С тех пор база сильно расширилась.

Мы приблизились к хорошо укрепленным воротам с закрытым шлагбаумом. По обеим сторонам ворот возвышались двухэтажные башни, оформленные в арабском стиле. Над башнями на легком ночном ветерке развевались флаги Катара. Гринго свернул на примыкающую дорогу, минуя блокпост.

— Там катарские ВВС. Туда мы не поедем.

— На чем они летают? — поинтересовался я.

— Понятия не имею, — ответил Гринго. — Ни разу не видел, чтобы они хоть что-нибудь поднимали в воздух.

На горизонте виднелось яркое пятно, которое по мере нашего приближения увеличивалось в размерах. Вначале я подумал, что это предрассветное зарево. Но когда мы подъехали ближе, оно превратилось в огромный лагерь. Коалиционная деревня, или просто Деревня, была жилой зоной базы для военнослужащих США и их западных союзников. Территорию Деревни занимали тысячи жилых домиков блочно-контейнерного типа. В центре комплекса высился, словно один из потерянных бюстгальтеров Бетти Пейдж, огромный открытый шатер (навес без стенок).

«Лифчик», как кто-то остроумно окрестил его, был центром общественной жизни базы Аль-Удейд. Объединенная служба организации досуга войск устраивала в нем различные развлекательные мероприятия. «Лифчик» окружали спортзал, бар, кинотеатр, кофейня, плавательный бассейн «олимпийского» размера, армейский магазин и несколько ресторанов быстрого питания. Пока все выглядело весьма недурно. Уж точно лучше, чем в Фаллудже, где мне пришлось ночевать в мастерской.

Гринго высадил меня возле нашего жилища — тесной, обшитой панелями комнаты с двухъярусной кроватью и двумя металлическими шкафами. Пару дней, пока Гринго не отбыл на родину, мы делили с ним комнату на двоих. После его отъезда она целиком оказалась в моем распоряжении. Я стоял посреди комнаты и думал о том, как мне повезло. Парням помоложе приходилось ютиться по двое или даже по трое в таких же комнатах.

Мне потребовалась пара дней, чтобы освоиться на новом месте. Чтобы облегчить процесс адаптации новоприбывших в новой обстановке, военное командование проводило многочисленные установочные совещания. Однако чем дольше я находился на базе, тем острее чувствовал, что с ней что-то не так. О чем я и заявил Гринго, когда мы с ним сидели за пивом перед его отъездом. Секунду-другую Гринго молча смотрел на меня, затем кивком головы указал на парня на другом конце «Лифчика».

— Видишь его?

Судя по форме, парнишка служил в пехоте. Он неуклюже ковылял на костылях по дробленому белому камню. Его правая голень была в гипсе.

— Ага.

— Армия, — сказал Гринго, — направляет сюда своих раненых на реабилитацию.

— А я думал, они едут в Германию, — ответил я.

— Туда посылают тех, кто подлежит комиссованию. А этот парень через пару недель снова будет в строю. Поэтому на восстановление здоровья командование отправило его сюда, чтобы он мог быстро вернуться.

— Во как… — пробормотал я.

Гринго улыбнулся:

— Эти место называют «Райская обитель».

— И я понимаю почему, — согласился я.

— Тут все легко и просто, — сказал Гринго. — Во всяком случае, такое впечатление.

Моя работа легкой и простой не была. В Катаре я руководил полетами четырнадцати разведывательных платформ, действовавших в районе ответственности ЦЕНТКОМа. Моей обязанностью было следить за тем, чтобы они надлежащим образом выполняли свои задания на обоих театрах военных действий, а также в новой, недавно возникшей «горячей точке» в Йемене. Собственно, в ход проведения повседневных операций я не вмешивался. Поскольку платформы были практически автономны, в основном я занимался бумажной рутиной. В работе постоянно возникали какие-то проблемы административного характера, которые мне приходилось решать, чтобы самолеты продолжали летать.

К весне я уже четыре месяца пробыл в Аль-Удейде. Каких-либо сезонных изменений в окружающей среде я не замечал, так как на базе не было никакой растительности. Белый щебень оставался все таким же безжизненным, как и раньше. Впервые я почувствовал смену времени года, когда отметил появление тумана по утрам.

Обычно от своего жилища до офиса я полтора километра шел пешком. Прогулка заменяла мне физическую зарядку. Работа по шестнадцать часов в сутки стала негативно сказываться уже через два месяца. Я отказался от физических тренировок в пользу нескольких часов беспокойного сна. Набрал вес и от этого чувствовал себя некомфортно. Мне не хватало полетов. Когда я собственноручно выполнял какое-либо задание и видел конкретный результат, то и чувствовал себя здоровым.

Штабная служба не мое призвание. Она нагоняет скуку. Мне претит формализм делопроизводства и связанные с ним рабочие процедуры. И вся эта работа не имела бы для меня никакого смысла, если бы я не получил повышения.

Комиссия по присвоению воинских званий ВВС опубликовала список офицеров, представленных к повышению в чине, весной, когда я находился на базе Аль-Удейд.

Последние недели перед его публикацией все офицеры из моей авиагруппы жили словно на иголках. В военно-воздушных силах действуют три комиссии по присвоению воинских званий. Первые две, на мой взгляд, в счет не шли, поскольку через них новые звания присваивались лишь примерно одному проценту офицеров. Решение именно третьей, и последней, комиссии имело значение для большинства из нас.