Читать книгу "Тамплиер. На Святой Руси - Юрий Корчевский"

– Жива?

– Саша?

Девушка с полатей буквально слетела, кинулась к Саше, он едва успел саблю в сторону отвести.

– Любава?

Девушка зашлась в рыданиях:

– Братец мой младший где?

– Не видел. Зажги лучину.

Брат её младший убит, в сенях нашли, Саша его не увидел за телом мужчины.

– Ты побудь здесь, Любава. Погоди, сколько изб в деревне?

– Семь.

Он был в четырёх. Выскочил на улицу. Побежал в другую сторону, начал избы осматривать, осторожно, опасаясь. А только живых здесь не было. Трупы, сундуки нараспашку. Побывали уже убийцы и грабители. Вышел на улицу, услышал удаляющийся топот копыт. Один татарин точно ушёл. Видимо, бесчинствовал в этих, последних домах, пока Саша в других избах месть вершил. Догонять не стал, татарин мог притаиться или в сторону с дороги свернуть. Да и усидеть на татарской лошади мудрено. Седло есть, а стремян нет. А лошади татарские норовистые, злые, кроме хозяина, никого не признают. Принудить подчиняться можно, применив силу – кулаком или ногой по морде, но будет ли слушаться команд?

Саша вернулся в избу, где Любава осталась. Решение пришло сразу.

– Собирай свои пожитки, уходим. Делать тебе одной здесь нечего. Деревня близко к кордону, не дадут вам татары спокойно жить.

– У меня больше нет никого. Куда я пойду?

– Со мной. Бери сарафаны или чего там у тебя, вяжи в узел. В хозяйстве лошадь есть?

– Есть.

– И подвода?

– Как в деревне без подводы? Знамо, есть.

Саша пошёл запрягать лошадь. Провозился с полчаса, пока вывел лошадь за уздцы к воротам. А Любавы всё нет. Забежал в избу. Девушка рядом с убитой матерью сидит, по лицу её гладит.

– Похоронить бы надо, чтобы по-человечески.

– Надо. Только один татарин ускакал. Вдруг подмогу приведёт? Тикать надо.

Женщины привыкли мужчинам подчиняться. Всё же есть хорошее в Домострое. Узел её Саша на телегу забросил, девушку подсадил, сам на облучок взобрался. Пока ехали к избе знахарки, Любава назад смотрела, в последний раз на свою избу. Не успели остановиться, Авдотья от забора к ним кинулась.

– Что там?

– Вестимо – татары. Собирайся, всем уходить надо. В деревне живых несколько человек осталось.

– Да как же? А травы у меня припасены, в амбаре сушатся. Их бросить?

– Ты ополоумела, Авдотья? А если татары явятся поквитаться? Всем аулом сильничать будут, а потом продадут за моря далёкие. Травы ты и в другом месте соберёшь. Знахари везде нужны, без куска хлеба не останешься. Рухлядь бери, чугунки, вяжи в узел. К рассвету нам бы подальше отсюда быть.

Саша не обольщался. То, что татар срубил, – везение. Если бы они все разом на него накинулись, никакая знахарка куски тела не собрала бы. А получилось – поодиночке выбил, жаль, что не всех, ушёл один.

Авдотья вынесла из избы два больших узла.

– Всё, что нажила, жалко бросать.

– Едем.

По темноте ехали долго. Как лошадь с грунтовки не ушла – большая загадка. Кошки в темноте видят, а лошади? Слух у них хороший и нюх, это Саша точно знал. Под утро лошадь с телегой загнали в лес, спать улеглись, прямо на телеге, уложив под головы узлы. У Любавы потрясение сильное, Саша к крови и смерти привык, но тоже неприятно. Одна Авдотья ночь прожила без страшных картин, а изба – дело наживное. Уснули быстро, а проснулись от прохлады. Конец августа в средней полосе да ночью не самое жаркое время. Саша приседать стал, руками-ногами размахивать, кровь разгоняя. Женщины смотрели с удивлением. Впрочем – не было слова тогда такого – женщины. Девушек девками называли, кто постарше – бабы. Уважаемых мужчин, кто при должности или звания боярского, – мужами, а простолюдины – мужики. Мужей по имени-отчеству, а мужиков по имени, а чаще вместо отчества прозвище добавляли – Васька Рябой или Пантелей Одноглазый.

Одна Авдотья предусмотрительной оказалась, поскольку прихватила в узел каравай хлеба и сушёную рыбу, ими позавтракали, запив водой из ручейка. Уселись на телегу, поехали. Александр к женщинам обращается:

– У кого где родня есть?

Обе молчат. Впрочем, Любава говорила, что родни в других местах нет. Выходит, все трое сироты. И у женщин надежда на Сашу. Одинокой женщине выжить в это суровое время сложно, можно сказать – невозможно. Саша решил ехать в земли северные. Под ними он понимал все, что на карте выше Москвы и Владимира, севернее. Но не побережье Онежского озера или Белого и Баренцева морей имел в виду, где сейчас Архангельск или Мурманск. Конечно, комары и там живут, но лучше всё-таки земли плодородные, где потеплее.

В мошне денег немного осталось, на пропитание в пути хватит. Руки у него не отсохли, на новом месте заработает, избу купит. Да и Авдотья знахарствовать будет, не обуза. Выкрутятся, а от татар злокозненных лучше подальше жить. О чём женщинам объявил, чтобы не кручинились, не брали в голову дурного. Могут ведь подумать – доберётся он до Переяславля, вернётся в дружину, а им тогда как? Человек перспективу в жизни видеть должен, тогда всё ладится. Неизвестность же пугает, томит неопределённость. Почему-то вдруг Фотий вспомнился. Вернулся ли он с иконой во Владимир, в монастырь? Или Александра ожидает?

– Тогда в Кострому путь держим. Далеко, но город татары не брали, не по пути им. Потому спокойнее. Да и дело у меня там.

В города не заезжали, останавливались на постоялых дворах в сёлах. Саша снимал сразу две комнаты – для женщин и для себя. Через неделю пути баню устроил. Передвигаться по грунтовой дороге всегда пыльно. Снова мылись вместе, потом поужинали.

За месяц до Костромы добрались. Устали, отоспались на постоялом дворе. Утром Саша отправился в Спасо-Запрудненский монастырь, к Фотию. Когда расставались, монах сказал, что именно туда пойдёт. На стук в ворота окошко отворилось, выглянул послушник.

– Мне бы чернеца Фотия увидеть.

– Который из Владимира или Суздаля? У нас Фотиев ныне два.

– Владимирского.

– Жди.

Окошко в двери захлопнулось. Ждать пришлось долго. Затем одна створка ворот открылась, появился Фотий. Оба обрадовались встрече, обнялись. Фотий сказал:

– Я думал, забыл ты обо мне.

– Слово давал. Сомневался я, что ты здесь, думал, ушёл во Владимир.

– И ушёл бы, да за икону боязно. Ноне на дорогах беспокойно. Братия обещала чернецов дать в сопровождение, да опасаюсь я.

– Во Владимир пойдёшь?

– С радостью великой. Сказывали странники да калики перехожие, что в монастыре иконы да монахи появились. Басурмане ушли, пора возвращаться.

– Дай мне день! Свои заботы утрясу и поедем.

– Рад-то я как, Александр. Как расстались, каждый день за тебя молился.