Читать книгу "Мерцающие - Тед Косматка"

– Вы сказали, что Вселенная – объект, среда для волн.

– Да.

– И что мы конструируем бытие из набора волн.

– Да.

– А кто создает волны?

Она опять улыбнулась.

– Вы исходите из того, что они должны быть кем-то созданы. А может, в каждой из ряда Вселенных его не создают – открывают. Эмерджентное свойство, которое надо только выявить.

– А что же с обреченными? – напомнил я. – Те, кто не вызывает коллапса волны, – что они видят, глядя вокруг?

– Вы хотите знать, видят ли обреченные мир таким, каков он есть?

– И как, видят?

– Они вовсе не видят мира. Они и есть мир. Или одна из его сторон, ни граном не выдающаяся вовне. Они ничего не видят, потому что в них нет точки, из которой можно смотреть.

Мне срочно потребовалось присесть.

– Они изначально ограничены тем, что они есть. Белые овцы мира, их назначение – поддерживать равновесие.

– Какое равновесие?

– Вообразите мир, в котором все – такие, как вы. Или я. Как каждый из нас. Будет ли этот мир функционировать? Может ли в нем существовать цивилизация? Общества пребывают в неустойчивом равновесии, их легко опрокинуть. Мы по природе непредсказуемы, а обреченные – противовес нам. Они то, в чем нуждается мир.

– Вы говорите как он, – заметил я. – Брайтон тоже говорил о мире так, словно он может в чем-то нуждаться.

– А он не может?

Я пропустил этот вопрос мимо ушей.

– А если бы он в них не нуждался? Что бы делали обреченные, не будь они нужны миру?

Викерс пожала плечами:

– Вероятно, вовсе прекратили бы существование.

Я долго молчал, осмысливая. Позволяя себе… если не поверить, то хоть привыкнуть.

– Тот мальчик, что живет у Брайтона. Он не вызывает коллапса волны.

– Обреченные большей частью белые овцы, но их можно перекроить. Если взять их молодыми, можно использовать их внушаемость, выучить их действовать против общего блага. У них нет совести. У них ничего нет. Представьте себе овцу, вскормленную мясом. Вот вам и тот мальчик. Все охранники Брайтона были когда-то такими мальчиками.

– Вот где он их берет…

Она кивнула.

– Если те, кто не обрушивает волну, называются обреченными, кто тогда мы? Как вы называете нас?

– Мы – заблудшие, – сказала она. – Мы тоже есть во всех старых мифах. Ожидаем воздаяния или суда. Не просто в пространстве между мирами – речь и о времени. Как мир существует в ином мире, так одно мгновение может уместиться в тысяче лет.

– А эти мерцающие? Так и не понял, как они вписываются в картину. Каково их место?

Она помедлила. Проследила глазами за качанием маятника.

– Они приходят из мира выше по течению. Не из нашего мира и не из следующего – выше.

Я выпучил глаза.

– Зачем?

– Там, выше по течению, что-то происходит. Что-то ужасное. Давным-давно к нам приходили светлые. И другие – те, кто сражался со светлыми.

– Другие, – повторил я.

– Одна сторона стремилась строить, другая – разрушать построенное. Мы были для них полем боя.

– И чем кончилось?

– Они убивали друг друга. Строители проиграли, история их сражений записана иероглифами. Долина Инда. Теотиуакан. Перу. И в других местах. Самые отважные погибли первыми – а потом и остальные, один за другим. Их борьба отражена во взлетах и падениях цивилизаций. Стороны уничтожали друг друга, пока из прежних не осталась лишь горстка. Самых осторожных. Самых коварных. Тех, кому проще других было скрыться.

– Таких, как Брайтон?

Она кивнула:

– Он – один из последних.

– А остальные?

– Пропали. Мертвы.

– Вы понимаете, насколько это невероятно?

– Что невероятно в масштабах Вселенной? В тысячах тысяч Вселенных.

– Пусть это правда, и вы всё это узнали, работая на Брайтона, – тогда с какой стати вы помогаете мне? Встаете у него на пути?

– Философы утверждают, что зло существует, чтобы добро могло проявить себя, но мне иногда думается, что зло умеет прокрасться внутрь и человек даже не замечает, что стал его частью. А когда заметишь, оказывается уже поздно, и ты продолжаешь делать зло из страха или потому, что приходится, и на этом пути изменяешь всей своей жизни, всему бытию – по одному выбору за раз. Я была иудой. Из-за меня гибли ученые. Лучшие, самые талантливые. Я решила, что хватит. Я пыталась спасти Сатвика – не вышло. Может быть, для вас есть шанс.

Она замолчала, глядя на маятник, – серый железный груз пронесся мимо с тихим шуршанием воздуха.

– Чуть меньше года назад этот маятник изменил направление, – сказала она. – Шпильки должны падать одна за другой, точно как часы. Но в прошлом году одна осталась стоять. Мелочь. Едва заметная, если не следить. – Она присела над кругом гвоздиков. – Равновесие сместилось. Что-то переменилось.

– Что это означает?

Маятник пронесся мимо нее, уходя в другую сторону, и скрылся в тенях.

Викерс обернулась ко мне.

– Что время теперь – против нас.

38

Вечером ко мне зашла Мерси с двумя чашками кофе. Одна для себя, другая для меня.

Из угла доносился разговор Викерс с Хеннингом. Голоса возвышались и затихали до шепота.

Умирающий костер отбивал атаку темноты. Я сидел, завернувшись в одеяло, прислонившись к стене трейлера. Мерси перекрыла косой звездный луч, падавший сквозь прореху крыши.

Кроме имени, я ничего о ней не знал.

Хеннинг тоже оставался тайной. Может, он был настоящим пиратом, с основательным опытом грабежей и похищений. Грозой мадагаскарского побережья. Может, он отправил на дно морское десяток яхт.

И Мерси. Имя, которое значило больше, чем просто имя.

Мерси подала мне чашку:

– Осторожно, горячая. Только что с огня.

– Не знал, что на костре можно сварить кофе. – Я потянулся за чашкой.

– Может, он и не заслуживает названия кофе, – призналась она. – Вот моя бабушка с кофе бывала просто опасна. Не скажу, чтобы у нее тряслись руки, но до дверей кухни она доносила не больше чем полчашки. Я научилась не подворачиваться ей под ноги. Надеюсь, ты любишь со сливками и сахаром.

– Люблю. Где остальные?

Мерси пожала плечами:

– Обходят территорию. Строят планы.

Она стояла вплотную ко мне. Я подумал, не спросить ли, что за планы, но не успел – она добавила: