Читать книгу "Изгои Рюрикова рода - Татьяна Беспалова"

– Догоняйте же её! – смеялась Елена, а её старая нянька бормотала что-то на непонятном Володарю языке, с новой силой стискивая госпожу в объятиях.

– О чём толкует ведьма? – задорно поинтересовался Володарь.

– Моя Хадрия говорит на забытом языке, но она не ведьма, – отозвалась Елена. – Хадрия хочет, чтобы я вернулась к паланкину. Проводи нас, рыцарь. Исполни свой долг.

И вот уж дочь Агаллиана вновь надела личину неприступной гордости, словно не в доме Божьем была, а на представлении, на ипподроме. Володарь растерялся.

Они вышли на паперть, под пасмурные небеса. Вот женщины скрылись за шелками занавесок, вот чернокожие евнухи подняли паланкин на плечи. Жемчуг смотрел на Володаря в растерянности, а князь не сводил глаз с Сачи. Половчанка бежала прочь по улице. Топот подкованных башмаков громким эхом отдавался в верхних этажах зданий.

– Вот только провожу госпожу и сразу отправлюсь за Сачей, – сказал Володарь Жемчугу, и тот с пониманием покивал головой. – Твердяты нет, он пропал. Саче нет места в каменном городе, но о ней надо позаботиться и отправить домой, к отцу. А я сам должен сопровождать Елену. Княжеский долг велит нам. Понимаешь?

И Жемчуг кивал седеющей головушкой.

* * *

– Ну что, маленькая разбойница? Бесстрашная наездница! Стала попрошайкой? Твой благоверный князь позабыл о тебе? – Лауновех с высоты седла смотрел на лохматую макушку плачущей девчонки, едва сдерживая желание наехать на неё конем.

Огромный скакун стоял под ним, подобно изваянию, и ни разу не попытался укусить чертовку. А та лишь искоса, сквозь слёзы посматривала на его кованое налобье да на украшенную медными бляшками узду. Смуглолицая, крепенькая, слишком отважная, чтобы бояться огромного рыцарского коня – она бранилась на непонятном языке, сглатывая детские слёзы. Вот протопал мимо ушастый ишак. Трудолюбивая скотинка везла в седельных корзинах свежеиспечённый хлеб. Завернутые в чистые холстины янтарные кругляши оглушительно благоухали. Возница ослика – престарелый ромей – шагал рядом, весело поигрывая хлыстиком, задорно напевая. Девчонка шумно сглотнула слюну, и Лауновех понял: она очень голодна. Мелкая монетка, едва коснувшись шершавой, натруженной ладони пекаря, исчезла в складках широкого пояса. Взамен Лауновех получил ещё тёплый, увесистый хлеб. Он разломил его на две части, роздал обоим: и плачущей девчонке, и её совсем уж диковатому брату. Этот скуластый и раскосый молодец, широкогрудый, с детски-наивным, любопытствующим взглядом чем-то приглянулся Лауновеху.

– Жаль будет убивать простака, – словно угадав его мысли, проговорил Мундомат.

Верный оруженосец топтался рядом, не выпуская из руки стремя хозяйского коня.

– У тебя в котомке был виноград, – отозвался Лауновех. – Достань и отдай им.

– Зачем кормить убоину перед смертью?

– Не пререкайся, глупый упырь! Или ты намерен сражаться с ними? Кто же станет жертвой при таких условиях, ты или этот воин-степняк?

Мундомат уставился на раскосого мальчишку-великана.

– Да он и мечному бою не обучен…

– А вдруг? Или ты хочешь знать наверняка? – Лауновех по-волчьи оскалился, и Мундомат повиновался.

Отринув стыд и гордость, начисто позабыв о слезах, девчонка с жадностью набросилась на пищу, но скоро ей стало трудно глотать, она закашлялась, и Лауновех отстегнул от седла флягу.

– Вкусно? – спросил Лауновех на языке ромеев. – Пей!

Девчонка зыркнула на него из-под пушистых ресниц, промолчала, поняла ли?

– На каком же языке говорить с тобой, дикарка? – пробормотал Лауновех. – Эх! Вот нежданное затруднение!

Тут она пробормотала что-то, показывая ему пустые ладони.

– Сгрызла? – усмехнулся рыцарь. – Этот богатырь – твой брат?

Теперь Лауновех пытался говорить с ней на италийском наречии. Ответом ему стал заинтересованный огонёк в глазах.

– Нравится ли тебе здешний виноград? – он протянул ей тёмно-пурпурную гроздь. – Это ранний сорт. Попробуй!

Сача оторвала от веточки несколько ягод, положила в рот, скривилась. Мэтигай же, напротив, торопливо сжевал всю гроздь. Сок раздавленных виноградин струился по его подбородку.

– Я хочу купить ваших коней, – проговорил Лауновех. – Вы больше не нужны безудельному князю. Вы – не христиане. Империя не примет вас. Но на вырученные от продажи коней деньги вы сможете купить место на корабле и отправиться домой.

Девчонка-лошадница заволновалась пуще прежнего, повернулась к своему брату, зашептала. Лауновех неотрывно смотрел на её ладони. Сплошь испещрённые сложными узорами, они непрестанно двигались. Казалось, вовсе и не требовалось слуха, чтобы понять речи половчанки. Она желала продать лошадей. Ей надо как можно скорее попасть на родину, к отцу, в степь. Она совсем не боялась его. Отважная дурочка навыдумывала всякого: если рыцарь явился без доспехов, то его намерения самые миролюбивые. Да, она продаст ему лошадей. Знает ли рыцарь-латинянин цену хорошим лошадям?

– Сейчас такие времена, – Лауновех насупился, опустил долу взгляд, всем своим видом показывая неизбывную печаль. – Мы имперские служаки. А империи сейчас тяжело. Друнгарий виглы скупердяйничает, недоплачивает. Городская казна должна нам круглую сумму, но мы сторгуемся, женщина. Я готов уплатить ровно столько, сколько стоит место на корабле. Сейчас у пристани стоит «Морской лев». Этот дромон – собственность тмутараканских купцов, и он отходит к берегам Русского моря завтра на рассвете.

Девчонка заговорила быстро, горячо, и Лауновех подумал о князе русичей. Ах, как сладки были её объятия, как крепко такой вот гибкий побег обвивает ствол своего властелина, как страстно приникает, как умеет любить! На его, Лауновеха, взгляд, преданность такой вот необузданной дикарки куда как привлекательней, нежели чопорная любовь благовоспитанной, христианнейшей девы. Но русичи беспечны, забывчивы и слишком уж отважны. Легко меняют верную добычу на призрачные возможности. Сколько раз они подходили к стенам Константинополя, сколько раз пытались предать грабежу здешние кладези! Золотые оклады икон, богатства патрикиев и императорской казны, лавки, кузни, Магнавра, ипподром, бани, корчмы – всё атрибуты неизмеримого богатства! Империя жирует. Даже сейчас, в годину смуты, когда один ни на что не годный император норовит спихнуть ещё менее достойного, воссесть на престол Константина Великого, увенчать пустую голову его венцом, даже когда восточные провинции пали под натиском иноверцев, империя всё еще богата. Византия, будто вепрь-подранок, несётся по чащобам бытия, оставляя за собой зримый кровавый след. И на след уж встали алчные хищники. Кружат, принюхиваются, выжидают время, когда жертва совсем ослабеет, чтобы сомкнуть челюсти на шее. Нет, нам не надо лишних ртов, мы и сами голодны! Лауновех знал: Русь барахтается в междоусобье, князья делят столы, а оставшиеся без уделов ищут добычу в разных сторонах. Почему бы не оттяпать от рушащейся империи ромеев лакомый кусок? А не удастся урвать жирного куска, так хоть поживиться чем придется, по мелочи. Рюриковичи! Княжеская честь! Голодрань! Половецкая дружина в бою хороша и к постою не требовательна, но и они жаждут богатства. Да на сколько ж ртов его делить? Да и зачем?