Читать книгу "Русская наследница - Алина Знаменская"

Через минуту Шатров увидел Катю — она поставила вазу на подоконник и стала расправлять хризантемы. Парень замер, заметив ее. Шатров прямо-таки кожей почувствовал его напряжение. И ноги-то у парня замерли, перестали выстукивать.

А Катя стояла себе у окошка, вся в своих мыслях, цветочки трогала. И Шатров напряженно ожидал, когда же она заметит стоящего внизу мужчину. И тот мужчина внизу, по-видимому, ожидал того же. И ожидания сбылись. Катя вдруг остановилась, прекратив возню с цветами, как в стоп-кадре, и Марат понял, что она увидела парня. Тот нерешительно помахал ей. Катя нахмурилась. Он замахал сильнее — она покачала головой и отошла от окна.

Парень в сердцах дернул рукой — как понял Шатров, это был жест крайнего разочарования — и поплелся к машине. Та, как оказалось, стояла недалеко, за оградой сквера.

Шатрову стало жарко. Он вышел из машины и встал, подняв лицо к небу. Снежинки тихо падали ему на щеки и лоб, превращаясь в воду, стекая к усам. Итак, у него — соперник. Он почему-то не ожидал подобного поворота. С тех пор как обнаружил наблюдателя, Шатров предполагал множество вариантов, кроме этого. А почему, собственно? Кто-то упорно добивается ее внимания у него, Шатрова, под носом. И не поймет, бедолага, что Кате сейчас не до них, мужиков, у нее сейчас голова другим занята. Там ребенок между жизнью и смертью. Но это все пройдет. Шатров почему-то был уверен, что у мальчика все будет хорошо. И что тогда? Шатров вроде как и выбора ей не оставил. Может быть, он морально давит на нее? А может, она привязалась к нему из чувства благодарности? Чувствует себя обязанной. И у родителей осталась, потому что не уверена в своем выборе. Тьфу, черт! Неожиданные мысли отравили остатки душевного равновесия. Он смотрел на больничные окна и ясно представлял себе Катю: как она бесшумно двигается, протирает полотенцем чашку, поправляет одеяло мальчику, склоняет голову над книжкой. Марат выучил ее жесты и носил их с собой в памяти как согревающий компресс для озябшей души. Мысль о том, что Катя — со всеми ее повадками, смехом, словечками — принадлежит ему, обращена к нему, как цветы к солнцу, всем своим существом, согревала Шатрова целый день, пока он был вдали от нее. А когда они снова встречались, он заряжался от нее, как аккумулятор от сети. Сейчас он понял, что жил последние пару лет на исходе внутренних сил, и если бы не встретил Катю, наверное, просто выдохся бы, иссяк морально. Она придала новый смысл его существованию. С тех пор как он потерял Светку, он жил, потому что должен был. Его питало чувство долга и пресловутое «назло».

Он продирался сквозь эту жизнь, как упрямое растение сквозь асфальт, и тянул за собой дочь. Они выжили, не пропали. И Марат сделал все возможное, чтобы дочь не чувствовала себя ущербной, обделенной любовью, чтобы была счастлива. А вот о счастье для себя Шатров уже не помышлял. Рассуждения о любви и тому подобные сентиментальности вызывали у него усмешку с оттенком легкого цинизма. И то, что происходило у него с Катей, он как-то сначала и не соотносил с понятием «любовь». Ну, столкнула жизнь, оказался человек необходимым. Как воздух… Выяснилось, что жил ты до сих пор в условиях постоянной нехватки воздуха, как если бы долго летел в самолете или плыл на подводной лодке. Но ведь может быть по-другому. Можно дышать полной грудью. Сердце способно замирать от мысли, что тебя кто-то ждет и ты будешь ужинать с ней… И вид освещенного окна может пронзать насквозь и вызывать слезы. А ты был уверен, что слез больше нет и быть не может, а одиночество будто бы легко и естественно подменяется словом «свобода». Теперь, поняв вдруг, что Катя нужна не ему одному, а кому-то еще, Шатров растерялся. Он вдруг ощутил всю шаткость и иллюзорность своего счастливого состояния. А вдруг она полюбит другого? Что тогда? Все рухнет в один миг? Ощущение собственной беспомощности накрыло его с головой. Он сел за руль. Что-то он раскис, а это не в его правилах. Нужно собраться и делать дело. Он не позволит никому отнять у него Катю. Не позволит, и все.

В офисе его ждал Илья. Не дав Марату раздеться, он вывалил на него всю собранную информацию о пресловутом преследователе.

— Пашкин Виктор, тридцать три года, судим за рэкет. В местах не столь отдаленных провел два года. В настоящее время является правой рукой небезызвестного Макунина.

Марат бросил куртку на диван, уселся напротив Ильи.

— Мы вроде бы с этими ребятами нигде не пересекались… Не темни, Илья. Знаю тебя не первый год. Что-то ты недоговариваешь. Угадал?

Илья увел глаза в сторону. Замялся.

— Да так, кое-какая неожиданная информация выплыла.

— Не тяни кота за хвост.

— Ну, сожительствовал он с твоей Катей… что-то около десяти лет…

— А-а… — Марат отвернулся, сгреб подбородок в кулак.

Вот как, оказывается. Что-то неприятное и навязчивое, как теплая водка, вползло в душу и растеклось там — горько и пьяно. Марат знал, что это пройдет. Вечер, ночь. А наутро этот факт осядет на дно и никак не будет влиять на его настроение. Но надо как-то дожить до утра — скоротать вечер, перекурить ночь…

Марат хорошо себя знал — раздумья не дадут ему заснуть. Ему нужна Катя. Он должен увидеть ее глаза и прочитать в них любовь. Сейчас, немедленно.

Это было необходимо, как глоток воды, иначе он завоет от жажды. Что творится? Шатров понял, что готов третий раз ехать к больнице и стоять под окном, как тот парень, ловя взглядом движения любимого силуэта за тонкой занавеской. Усилием воли Марат заставил себя собраться и включиться в работу.

Глава 21

— Виктор, я хочу, чтобы ты прекратил свои преследования!

— Замечательно, что ты снизошла до меня, я уж было отчаялся…

— Что ты хочешь? Я все сказала тебе прошлый раз. Кате казалось, что дежурная медсестра прислушивается к разговору. Она отвернулась и прижала трубку к шее.

— Нам нужно встретиться, Котенок, — услышала она голос Виктора и вздохнула. Что-то похожее на возмущение поднималось в душе. Она узнавала Виктора: вот весь он здесь. Снова начнет играть с ней как кошка с мышью! Это же надо было быть такой дурой — терпеть его штучки целых десять лет! Вероятно, она заслужила подобное отношение.

— Я не хочу с тобой встречаться, — с трудом сдерживая раздражение, проговорила она в трубку. — Наши дороги разошлись, и я сожалею, что так поздно. Все. Меня просят не занимать телефон.

— Постой! Ты выселилась из общаги, в больницу к тебе не пускают, дома твой папаша на страже, на улице спонсор караулит. Обложили со всех сторон. Где я могу тебя увидеть? Ты же не думаешь, что я так просто отстану, если мне нужно? Я не все сказал тебе прошлый раз…

— Прощай.

Катя повесила трубку и опустилась в кожаное кресло. Хорошо, что здесь, в закутке коридора, ее никто не мог видеть. По лицу можно было прочесть все ее эмоции — гнев, раздражение и растерянность. Она досчитала до двадцати и поднялась. Вышла из своего укрытия и отправилась в палату. Навстречу несся врач Артемьев. Это была его манера: не идти, как все люди, а нестись по коридору как на пожар, чтобы никто не сомневался, что его ждут неотложные дела и у него нет времени на пустые разговоры. Все должны прижаться к стенам, чтобы пропустить этот устремленный к своей цели сгусток энергии. Поначалу Катя тоже шарахалась от него, думая, что человек торопится к умирающему больному. Потом уяснила, что это всего лишь имидж.