Читать книгу "Огненные письмена - Маркус Сэйки"

«Ну почему никто не хочет понимать очевидного?»

Необходимо поддерживать баланс, конфликт полезен, пока ты можешь его контролировать. Политолог Томас Шеллинг[26]указывал на это еще в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году, когда писал, что способность причинять вред – бескорыстная, непродуктивная способность уничтожать то, что дорого другим, причинять боль и скорбь – представляет собой разновидность рычагов влияния. Вероятно, самая важная мысль в геополитике, но иногда у Лиги возникало впечатление, что он единственный человек, который понимает, что там написано «причинять вред», а не «ликвидировать».

– Мы не хотим уничтожить НЗО, – сказал в трубку Лиги. – Мы только хотим, чтобы Эпштейн…

– Вы говорите о своих целях. Новые Сыновья Свободы не подчиняются вам. Мы – патриоты и сражаемся за будущее страны.

– Да бросьте. Проснитесь. В грудь себя бить нужно на бейсбольном матче. «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом»[27]не имеет никакого отношения к реальной политике.

Последовала долгая пауза.

– Министр, вы говорите с профессиональным солдатом, у которого сорокалетний опыт проведения специальных операций. Вы понимаете, насколько нелепы ваши слова?

Лиги прислонился к дереву и с такой силой потер глаза, что ему стало больно.

– Я хочу поговорить с генералом Миллером.

– Он занят.

– Прошу вас, дайте мне его.

– Он занят.

Лиги представил себе, что обретает способность протянуть руки по телефонной сети, схватить негодяя за шею и душить, пока глаза у того не полезут на лоб. Вот, значит, как это представляет себе Миллер – порвать с системой, а потом и на телефонные звонки не отвечать.

– Лук. Позвольте называть вас Лук? Мы почти не знаем друг друга, но я тоже был солдатом.

– Я знаю, министр. Целых четыре года.

– А потом десятилетия в разведке, после чего работа министром обороны при трех президентах, – сказал Лиги и перевел дыхание. – Нет нужды говорить, что я уважаю вашу службу. Вы правы, вы – патриоты. Но сейчас патриотизм состоит в том, чтобы остановиться. Вы рискуете развязать гражданскую войну.

– Мы не рискуем. Мы ее объявляем. И мы собираемся победить.

– Сжигая гражданские города? Похищая детей и отправляя их на смерть?

После некоторого молчания трубка ответила:

– Война есть война.

– Лук, послушайте меня. Даже если вы добьетесь своего, вы думаете, кто-нибудь будет вам благодарен? Президент Рамирес уже собирается назвать вас преступниками.

– Пусть называет.

– Хаммонд, – сказал Лиги начальственным голосом, – я приказываю вам остановиться. У нас с вами не диспут. Вы действуете против интересов вашей страны. Вы наносите рану Америке. Может быть, смертельную.

Лук рассмеялся:

– Знаете, в чем проблема с политиками? Они всегда думают, будто могут контролировать то, что контролировать не могут. Джинн не уходит назад в бутылку, что бы ни говорили легенды.

– Черт побери, да послушайте вы меня. Вы доказали то, что хотели. Теперь разверните своих людей. Прошу вас. Умоляю.

Единственным ответом ему было молчание. Холодный ветер дребезжал голыми ветками деревьев и тонким пушком, похожим на прах, ворошил снег. Носки у Лиги промокли, туфли можно было выкинуть.

– Лук?

В ответ молчание.

– Алло?

Оуэн Лиги не сразу понял, что Лук отключился.

Глава 29

Улицы были забиты машинами и грузовиками, большинство из них переполнены, на крышах чемоданы, люди в кузовах пикапов. Купер ехал быстро и дерзко, проносился по парковкам, заезжал на тротуар, игнорировал светофоры. Именно так он водил машину, когда на ней был транспондер, идентифицирующий его как агента ДАР. Сегодня ему это сходило с рук, потому что внедорожник принадлежал службе смотрителей НЗО. В этом противопоставлении чувствовалась некая ирония, но у Купера не было ни времени, ни желания насладиться этим.

Толпа стала еще гуще, когда они приблизились к кварталу Эпштейна, застроенному зеркальными кубами. Жители НЗО чувствовали себя в большей безопасности близ вождя.

– Ты уверена, что хочешь в этом участвовать? – спросил Купер, скосив глаза.

Машина, заскрежетав тормозами, остановилась у двери.

– Я не думаю, что нам будут рады, – сказал он.

– Ты шутишь? – удивленно посмотрела на него Шеннон. – Я же спасла этих ребят. Спланировала и возглавила операцию в академии, взорвала ее к чертовой матери. И ты думаешь, что я позволю кучке гамадрилов сжечь их заживо?

– Согласен.

В просторный вестибюль центрального здания свободно проникали лучи предвечернего зимнего солнца. Одна из стен целиком представляла собой огромный трехмерный экран, и на поле проекции высотой в три этажа они увидели охваченных ужасом людей. Люди стояли в вестибюле, смотрели. Бескровные губы кусали трясущиеся пальцы. Купер, игнорируя дежурного у дверей, направился к незаметному лифту. Охранник, стоявший у лифта, обычно хорошо исполнял свои обязанности, но сейчас его внимание отвлекали события на экране. Шеннон улыбнулась и отступила.

– Эй, – сказал Купер.

– Что? – выпрямился охранник. – Да, сэр?

– Мне нужно немедленно увидеть Эрика Эпштейна.

– Извините, но он сейчас никого не принимает.

– Меня он примет. Ник Купер.

– Я вас знаю, сэр. Но Эпштейн ясно сказал: никого.

– Сынок, извини. Но у нас нет времени на всякие глупости.

Охранник собирался ответить, но Шеннон вытащила пистолет из его кобуры, приставила к его спине и взвела курок.

* * *

Они пристегнули охранника наручниками к перилам и поспешили по коридору, толстый ковер заглушал их шаги. Купер слышал, как работает вентиляция, прохладный воздух охлаждал его потную кожу. Наконец они распахнули дверь в приватный мир Эпштейна. Обстановка здесь изменилась по сравнению с тем, что видел Купер в предыдущие посещения. Горел яркий свет, а вместо созвездия висящих повсюду информационных голограмм была простая векторная анимация, стилизованная капля, пересекающая ряд из трех концентрических колец. Без головокружительного задника помещение казалось дешевым, лишенным всякой таинственности. Кинотеатр с включенным освещением.

В центре стояли три человека, их головы резко повернулись, когда вошел Купер. Первый – загорелый, косматый, с кожей, словно натянутой на скелет. Ссутулившийся Эрик Эпштейн рядом с ним казался бледнее обычного. Он смотрел загнанным взглядом, его пухлая шея обильно потела. Джейкоб в своем обычном костюме за пять тысяч долларов казался взрослым опекуном при двух развитых не по годам ботаниках.