Читать книгу "Кому нужна ревизия истории? Старые и новые споры о причинах Первой мировой войны - Миле Белаяц"

«А что нам делать?» – был следующий вопрос королевича. Собеседник после раздумий посоветовал обратиться к русскому царю. Александр ответил, что на следующий день поговорит об этом с Пашичем, как и о том, чтобы обратиться за посредничеством к собственному «дядюшке» – итальянскому королю Эммануилу. Ведь Италия состояла в Тройственном союзе и имела возможность повлиять на Австро-Венгрию. Перед расставанием регент затронул и вопрос поставки Россией 120 000 винтовок. О содержании разговора Штрандтман немедленно оповестил телеграммой Сазонова. В это время в Петербурге уже была глубокая ночь, и министр вошел в курс дела только на следующий день, вернувшись с дачи на службу[391].

Утром 11/24 июля Пашич по возвращении в Белград сначала встретился с регентом Александром, а затем около 8 утра по пути на заседание правительства[392]заглянул в российское посольство. По воспоминаниям Штрандтмана, сербский премьер-министр оценил ультиматум как очень тяжелый. Теми же впечатлениями он позднее поделился и с дипломатическим представителем Великобритании, к которой Сербия также обратилась за помощью[393]. Российского поверенного в делах Пашич поставил в известность о решении прибегнуть к посредничеству итальянского короля. Эту же информацию передал в Лондон посланник Крекенторп[394]. По поводу защиты перед лицом Австрии, которую Сербия искала у великих держав, он фаталистично предположил, что «все они, по-видимому, откажут в ней… Если война неизбежна, нам придется воевать безотносительно того, какой ответ королевич Александр отослал (отошлет) императору». Пашич снова посетил российское посольство после заседания правительства, на котором было принято решение послать телеграмму итальянскому королю с просьбой ходатайствовать как о продлении срока, предоставленного для ответа, так и о смягчении требований, противоречивших сербскому законодательству. Военные приготовления коснулись только резервистов, подлежавших призыву в первую очередь. Пашич принес с собой подписанную Александром телеграмму русскому царю, которую он хотел передать не собственному посланнику в Петербурге, как положено, а через посольство напрямую. Штрандтман на это согласился, хоть и не сразу.

Очевидно, еще до прибытия Пашича в Белград 24 июля Пачу отослал телеграммы посланнику в Петербурге Спалайковичу и прочим дипломатическим представителям, которым поручалось разузнать о позиции в связи с конфликтом тех государств, в которых они находились. Доложить об этом следовало до полудня 25 июля[395]. В тот же день Спалайкович получил еще одну телеграмму. На этот раз от Пашича, излагавшего содержание разговора со Штрандтманом, которому он сообщил, что ответ австрийцам будет дан на следующий день до 6 часов. «Я сказал ему, что сербское правительство попросит дружественные государства защитить независимость Сербии. Если войны не миновать, добавил я, Сербия будет сражаться»[396].

25 июля Штрандтману сообщили из российского МИДа, что телеграмму, отправленную им накануне, невозможно прочитать. Поверенный в делах, подумав, что речь идет об описании его беседы с королевичем, снова сопоставил текст и шифры и удостоверился, что все верно. Позднее он предположил, что телеграмма подверглась искажению при прохождении через телеграфные линии на территории Австро-Венгрии. По-видимому, пришел к выводу Штрандтман, послания, на которые был разбит текст ультиматума, задерживались для того, чтобы Петербург получил их после официального вручения австро-венгерским посланником ноты Сазонову (10 часов утра).

Согласно опубликованным российским источникам, 25 июля Штрандтман получил еще одну телеграмму от Сазонова с пометкой «срочно». В ней говорилось, что есть надежда избежать войны, если сербское правительство немедленно обратится к Великобритании, особая позиция которой позволяет ей выступить в роли посредника. Российскому представителю в Белграде поручалось подать эту идею Пашичу. Послу в Лондоне было сказано поддержать инициативу при общении с местными властями, если к ним поступит соответствующая просьба со стороны Сербии[397]. Однако Петербург стучался в открытую дверь, так как сербы сами до этого додумались и уже 24 июля предприняли необходимые меры.

Сохранилось несколько телеграмм, отправленных в те два роковых дня посланником в Петербурге Спалайковичем. Первая, которая хранится в Архиве Сербии, написана после разговора с Сазоновым 24 июля 1914 г. Его корректно воспроизводит авторитетный белградский историк Никола Б. Попович: «После заседания Сазонов встретился со Спалайковичем, который о содержании их беседы телеграфировал Пашичу. По словам посланника, Сазонов с отвращением осудил ультиматум, который ни одно государство не смогло бы принять, если только оно не собиралось бы покончить с собой. Министр заявил, что Сербия, несомненно, вправе рассчитывать на помощь России, но не уточнил характер этой помощи, решение о которой должен принимать царь по результатам консультаций с Францией. Сазонов, предпринявший энергичные шаги в Вене и Берлине, советовал Сербии осудить гнусное преступление, совершенное в Сараево, и заявить о готовности предать суду любого своего подданного, если будет доказано его участие в покушении»[398]. Кроме того, Спалайкович сообщил, что Сазонов упомянул депешу Штрандтмана, из которой следует, что Сербия пребывает в унынии в связи с отсутствием оружия и боеприпасов и обусловленной этим невозможностью оказать должное сопротивление. Говоря об этом, Сазонов предположил, что Сербии имело бы смысл воззвать «к чувствам справедливости и гуманности, присовокупив к этому заявление, что не может и не станет с оружием в руках защищаться от такой великой державы, как Австро-Венгрия, которая в 11 раз крупнее крохотной Сербии. Таким образом, министр советует нам условно следующее: если не можете защищаться, поступите так, как Болгария в прошлом году. Результатом стало бы осуждение Австро-Венгрии со стороны всех народов. В этом смысле он телеграфировал поверенному в делах в Белграде. Я ему ответил, что его совет имел бы практический смысл, если бы мы могли рассчитывать на то, что Австро-Венгрия вторгнется только в приграничные районы. Она разорит всю страну, чего мы не можем допустить. Нам пришлось бы где-то во внутренних районах организовать оборону и принять бой… Я сказал министру следующее: войну удастся предотвратить, только если Россия заявит Австро-Венгрии и Германии, что вынуждена будет объявить всеобщую мобилизацию, если сербско-австрийский спор не будет вынесен на суд великих держав, как это уже было в 1909 г. Сделанное тогда Сербией заявление – плод усилий великих держав, которым принадлежит исключительное право судить, выполнила ли Сербия обязательства, перечисленные в той декларации. Решение относительно этого министр примет сегодня вечером и объявит о нем в коммюнике»[399].