Читать книгу "Дымка. Черный Красавчик - Виль Джемс"

На следующий день, опять в тот же час, мы стояли у подъезда, и те же лакеи выстроились у дверей. Дама в шелковом платье сошла и властным голосом сказала:

– Иорк, надо поднять головы лошадей! Они так ни на что не похожи.

Иорк сошел с козел и почтительно заметил ее сиятельству, что лошади три года ездили на простых мундштуках, что его сиятельство приказали понемногу приучать их к двойному мундштуку, но что, впрочем, он может заставить нас держать головы выше, если ее сиятельство прикажет.

– Да, пожалуйста, – сказала графиня.

Иорк подошел к нам и подтянул ремешки на узде, кажется, не более как на одну дырочку.

Самая маленькая перемена, однако, к плохому ли, к хорошему ли, дает себя чувствовать.

В этот день нам пришлось ехать по крутой горе. Вот когда я на опыте узнал все, что раньше слышал. Я хотел сильнее влечь в хомут и для этого вытянуть голову вперед; я, бывало, всегда так делал на трудных подъемах, но тут вышло совсем иначе: голову невозможно было шевельнуть, и вся тяжесть легла на спину и ноги, не говоря о том, что я потерял всякую удаль.

Когда мы вернулись домой, Джинджер сказала:

– Теперь ты знаешь, что такое двойной мундштук.

Но здешняя упряжка еще терпима, и они с нами хорошо обращаются. Если же они вздумают мучить нас, я им покажу! Не стану я больше терпеть.

Каждый день нам стали укорачивать ремни на узде; езда делалась все труднее, и я не ждал больше выезда как удовольствия, – напротив, я начал бояться этой минуты. Джинджер, видно, тоже волновалась, хотя ничего не говорила. Наконец перестали укорачивать узду, и я вздохнул свободнее: я подумал, что узнал худшее и могу привыкнуть безропотно исполнять то, что от меня требовали, как ни тяжела казалась теперь работа.

Однако впереди меня ожидало многое гораздо хуже того, что было уже испытано.

XXI. Возмущение с целью освобождения

Однажды графиня, сойдя позднее обыкновенного и шурша платьем более чем когда-нибудь, сказала кучеру:

– К герцогине Б. Когда же кончится баловство лошадей! – прибавила она. – Прошу сейчас же подтянуть их головы кверху.

Иорк подошел сначала ко мне, а конюх держал в это время Джинджер. Мне высоко вздернули голову и закрепили ремни в этом положении; боль была нестерпимая. От меня кучер перешел к Джинджер, которая нетерпеливо кусала удила, по своему обыкновению. Джинджер догадалась, что хочет с ней делать Иорк, и, пользуясь той минутой, когда ей отстегнули ремень, вдруг так сильно брыкнулась, что задела Иорка по носу и сбила ему шляпу, между тем как конюх едва удержался на ногах. Оба схватили ее под уздцы, но она была сильнее их и, продолжая бешено брыкаться, наконец перескочила через дышло и упала, причем мне достался сильный удар по задней ноге.

Неизвестно, что взбешенная лошадь наделала бы еще, если б Иорк не поспешил сесть ей на голову, лишив ее таким образом возможности бороться. В то же время он крикнул:

– Отпрягите вороного; бегите за воротом, да скорее: отверните дышло; обрежьте постромки, если нельзя отстегнуть их.

Один из лакеев побежал за воротом, другой вынес ножик из дома. Конюх выпряг меня из кареты, освободил от Джинджер и увел меня в конюшню. Он поставил меня, как я был, торопясь назад, на помощь к Иорку Все эти происшествия сильно взволновали меня, и, если б не мое воспитание и долгая привычка к смирному поведению, я бы, конечно, стал тоже брыкаться; но я стоял неподвижно, сердясь и страдая от двойного, крепко затянутого мундштука. Кажется, в эту минуту я охотно бы лягнул первого человека, который вошел ко мне.

Вскоре два конюха привели Джинджер, довольно помятую. Иорк распорядился насчет нее, потом подошел ко мне. Увидав, что я стою взнузданный, он тотчас снял с меня узду с удилами.

– Противный этот строгий мундштук, терпеть его не могу, – проворчал он. – Я знал, что наживем с ним беду; хозяин будет очень недоволен. Ну, делать нечего! Если он сам не может справиться с хозяйкой, прислуге еще труднее рассуждать с ней. Я умываю руки в этом деле. Пусть теперь попадает, как хочет, на садовый праздник герцогини.

Иорк ворчал один; при других слугах он всегда почтительно отзывался о господах. Он ощупал меня всего и нашел ушибленное место на ноге. Оно сильно припухло и болело. Мне промыли его теплой водой и наложили мокрую повязку.

Граф, узнав о случившемся, остался очень недоволен уступчивостью Иорка, на что Иорк отвечал, что он желал бы впредь получать приказания только от его сиятельства. Но, кажется, все осталось по-прежнему, несмотря на эти разговоры.

Мне казалось, что кучер должен был бы горячее заступиться за своих лошадей, – впрочем, я не судья.

Джинджер больше не закладывали в карету. Когда она поправилась, один из младших сыновей графа пожелал ездить на ней на охоту, а я остался каретной лошадью и получил нового товарища в дышло. Макс, так звали его, был давно приучен к строгому мундштуку. Я как-то спросил его, почему он его терпит.

– Потому что ничего не могу сделать, – отвечал Макс. – Но, конечно, этот мундштук сократит мне жизнь, – продолжал он, – и тебе не лучше будет, если придется носить его долго.

– Неужели наши хозяева не знают, как вредны нам эти мундштуки? – спросил я.

– Не знаю, – отвечал Макс. – Купцы – те знают, и ветеринары знают. Я жил у одного большого торговца лошадьми, который приучал меня с другой лошадью ходить парой в дышле; он каждый день все выше подтягивал нам головы. Один господин, увидав это, спросил его, зачем он это делает. «Потому что иначе их у меня не купят, – отвечал купец. – Лондонские жители требуют лошадей, высоко несущих головы и с высокой поступью. Конечно, лошадям это вредно, но для торговли хорошо. Чем скорее лошади станут негодны в езде, тем скорее придут ко мне за новой парой». Вот что говорил купец. Суди же сам, каково лошадям достаются строгие мундштуки!

Четыре длинных месяца промучился я с этим ужасным мундштуком, возя графиню в карете; если бы такая жизнь продолжалась дальше, я уверен, что не вынес бы ее. Я до этих пор не знал пены у рта, теперь же у меня была всегда пена от постоянного трения о язык и десны крепко втиснутого в рот железа. Люди, видя это, говорят про нас: «Какая славная, горячая лошадь!» Но это вздор. Пены не должно быть у лошади, как не бывает ее у человека. Это все от жестокой узды.

Кроме вреда для языка и десен, строгий мундштук, подтягивая голову высоко, дает неестественное положение шее и вредно действует на легкие. Я стал задыхаться; грудь и шея болели после езды, и я чувствовал себя очень утомленным.

На моем прежнем месте я знал, что хозяин и Джон – мои друзья, но здесь, хоть я и пользовался хорошим уходом, у меня не было друзей. Иорк должен был отлично знать, как мучителен для меня строгий мундштук, но, верно, он не хотел начинать из-за этого борьбу с графиней и считал зло неизбежным.

XXII. Лошадь понесла графиню Анну

Ранней весной граф уехал с частью семьи в Лондон и взял Иорка с собой. Меня с Джинджер и несколькими другими лошадьми оставили в деревне, под надзором старшего конюха.