Читать книгу "Пляски бесов - Марина Ахмедова"

И если о Василии, за которого Оленька была просватана, соседи еще вспоминали, не судя бросившую его невесту строго, то о Стасе предпочли совсем забыть. Странный визит Леськи спас ту от смерти, которую ей прочили верно. Но от смерти лишь физической. И хотя Стася уже поднималась, и частенько теперь ее видели у окна, за стеклом которого маячило ее бледное лицо, для всего села она умерла. Как умерла когда-то и сама Леська, став подобной сгоревшему от молнии дереву, которое все держится на земле, являя собой напоминание о той трагедии, о которой, может быть, теперь все хотели забыть. Забыть и не помнить, как бабки и деды, матери и отцы ныне живущих, согнанные против воли к хате Петра, чтобы стать свидетелями того, как караются непокорные большой красной силе. Подвиги упивцев, просидевших долго в лесах и оказавших сопротивление той силе, по-прежнему в народе были в почете. И год от года, чем сильнее Украина врастала в почву независимости, чем яростнее жители ее верили в свою принадлежность именно к этому славному народу, а не к какому другому, слава упивцев только крепла. Однако же, и это вполне в духе человеческом, те моменты, в которые молчаливое большинство становилось свидетелем насилия большой силы над меньшинством, свидетелем мук этого меньшинства, народная память старалась стереть, выбросить из себя, не помнить. А Леська, которой давно пришла пора сгинуть, но она продолжала пачкать землю и оскверняла воздух своим дыханием, была живым свидетельством той трагедии и того молчания. Село признало Леську мертвой в тот самый день, когда она прокляла Бога. А теперь следом за ней село признавало мертвой и Стасю, ведь та приняла ее помощь, не отказалась, а стало быть, тоже отвернулась от Него.

Недлинная процессия потянулась от церкви к замку. Первыми умчались молодожены – на мотоцикле, который оседлали у самого церковного двора. Однако не суждено процессии было в тот день так скоро добраться до замка. Причиной тому стало обстоятельство, погрузившее село в траур.

Раньше свадьбы как проходили? Чинно. Не нарушая порядков, заведенных веками. А теперь поглядите – жених и невеста громоздятся на мотоцикл, и задранный подол ее платья бугрится сугробом между ней и женихом. А раньше у молодых ножки не ломило пройтись по селу от церкви до своей хаты и каждого встречного добрым взглядом одарить. Ведь над ними только что свершилось таинство церковное, а стало быть, нести им его над своими головами до тех пор, пока не развеется оно семейными неурядицами и словами – не сердечными, а сказанными друг другу в сердцах. И разве не замечали вы, как светятся жених и невеста, рука об руку выходя из церковных дверей? Даже в самый ненастный день над их головами словно облако светящееся образуется. Глаз его не берет, но душа смотрящего видит. Свет источает таинство, только что соединившее их души до самой смерти. Но нести его следует осторожно, чтоб не развеялось раньше времени. Но нет же, нет! Мотоцикл взвился и помчался носиться по селу, разбивая перину нового снега.

Случилось ему несколько раз проехать и мимо дома Сергия, да так близко, что и через окно был хорошо слышен заливистый смех невесты. Хорошо видны ее ноги в тонких чулках. А когда мотоцикл с новобрачными в третий раз промчался возле этого дома, а фата невесты хлестнула по воздуху в сторону Стасиного окна, словно награждая пощечиной, девушка вышла из дома. Темный платок закрывал ее голову и плечи. Из одежды на ней имелась лишь черная вышиванка да юбка. Ноги ее были босы. Стася побрела по белому снегу, сверкая голыми коленки. Шла она, не поднимая бледного лица, из которого недавняя болезнь вытянула всю кровь. Темные пряди ее волос струились из-под платка.

Стася прошла по дороге вверх, наступая в колею, проложенную мотоциклом. Миновала церковь, ни разу не подняв глаз на ее цветные купола, которые теперь, покрывшись хлопьями снега, еще больше напоминали пряники, обсыпанные сахарной пудрой. Рык же мотоцикла то приближался, то убывал, говоря о том, что новобрачные по-прежнему обкатывают село, заявляя на него права.

Вот и свадебная процессия двинулась в ту же сторону – первыми потянулись за ней любопытные сельские, а за ними – вся процессия. Странной была та процессия, чудной – предваряла ее босоногая девушка и толпа разношерстных гостей, следовавшая чуть поодаль, окольцованная металлическим рыком.

Дошла Стася до речки – как раз до того мостка, где с отца Ростислава слетел клобук. Но не ступила она на него, а направилась вдоль берега и глубоко вошла в снег. Процессия встала, не зная, куда ей двигаться дальше. Застыла и Стася, стоя по колено в снегу. Бахрома ее платка заледенела и торчала, словно черные перья. Черные вышитые розы смотрелись живым пятном, который скручивает все пространство в воронку и притягивает к себе. Тут и рык приблизился – мотоцикл, словно и его поманило магнитом, несся сюда.

– Неужто через речку перемахнет? – спросил кто-то из толпы, и в голосе говорившего звучали и восхищенный присвист, и страх одновременно.

А мотоцикл и вправду мчал в сторону речки и, судя по всему, не собирался останавливаться. Только перед мостком заливистый смех невесты оборвался и смолк. А Стася подняла глаза. Смотрела она не на жениха с невестой, не на гостей и не перед собой. Повернув голову набок, уставилась она на мосток, и трудно было сказать, что холодней – ледяная вода в речке или взгляд ее голубых глаз. А мотоцикл между тем, вопреки ожиданиям притормозил, словно примеряясь к мостку, который Володимир пролетал столько раз, когда за его спиной сидела Стася. Но то было в начале зимы, а сейчас – ее конец.

Машина рокотала, голодными глотками съедая воздух вокруг себя. Не заметил Володимир Стасю, словно чучело стоящую на берегу. Рванул мотоцикл с места, и теперь сельчане божатся, что мост подломился раньше, чем тот коснулся его колесами. А и вправду, деревянный треск раздался раньше, чем мотоцикл с новобрачными сошел с места. Но отрезок времени, лежащий между тем и этим, был столь короток, что машина не успела притормозить. Рухнул мотоцикл в воду. Холодная река разъединила только что соединенных навеки. Тяжесть машины утянула невесту на дно, и, хоть речка в этом месте была неглубокой, покрыла вода Оленьку полностью. Белое платье поднялось парусом над холодным течением.

Процессия разразилась криком ужаса, но не он, собранный из женских и мужских голосов, стал самым страшным из тех, что пронеслись над селом в тот день. После оторопи, на миг охватившей собравшихся, по их спинам прошелся холодок ужаса, когда Стася разомкнула синие от холода губы, и из них вырвался звук, прошелестевший по речке, смахивая с нее туман, прополз по снегу, вороша снежинки, ворвался в заснеженные кроны деревьев и согнал с них воронов. Разверзлись глотки черных птиц, и завопили они криком, от которого у живых надрывались сердца. Черными молниями неслись они вниз – к месту трагедии, словно учуяв свою мертвую добычу. Тем, кто успел задрать головы, видно было: летели они ровным кругом и было их ровно шесть. И то следует отметить, что никогда в Волосянке таких крупных воронов не водилось. Слетелись они к Стасе. Один ворон сел ей на голову, двое других – на плечи. А трое потянулись за ней в медленном полете черной фатой, когда сошла она с места и, не проговорив ни слова, не взглянув на стонущего Володимира, которого уже доставали из воды, ушла прочь.