Читать книгу "Борель. Золото - Петр Петров"

Контора шахты ютилась в свободной каморке одного из не отопляемых бараков, на краю поселка. Рашпиндаев бросил дело в ящик стола и повернулся к сидевшему на подоконнике Пеночкину.

— Что, отскоблил? — спросил тот, выколачивая трубку.

— А ты почему здесь сидишь! — вспылил секретарь. — Люди работают, а он не чешется.

— Вот тебе, здорово живешь, — скупо хмыкнул Пеночкин. — Спятился, значится… Пришили…

— Иди-ка ты поговори… Втихаря только гундосите и сбиваете с толку. Надо бросать эту переплетицу… Завтра выход на штурмовку.

Рашпиндаев швырял по столу клочья газет и бумаг. Круглый, почти квадратный, он сзади был похож на располневшую женщину. Голодное лицо Пеночкина с жидкой куделистой бороденкой застыло. Он вышел, втягивая голову в угловатые узкие плечи. Рашпиндаев начал перелистывать дело Пеночкина. Потемневшие листы обидчиво шумели и топорщились под рукой, будто защищались.

Но секретарь усвоил из прочитанного только одно, что Пеночкин пришел на рудник в двадцать девятом году и принят по справке сельсовета как середняк. Бросив дело, Рашпиндаев размашисто написал объявление о собрании шахтеров пятой и приклеил его на заборе.

3

Павел Пинаев и Катя Самохватова, задыхаясь, бежали по узким темным переулкам поселка. В полумраке утра они были неразличимы. Оба надеялись, что комсомол не выдаст, не подкачает, но все же чего-то опасались и волновались. А от конторы уже неуемно кричали:

— Эй, руководители!

— Проспали!

— Даешь инструментину!

Среди зелено бушующего молодняка могучим деревом стоял Нил Бутов. Катя кинулась к нему.

— Нил Семенович, кто руководит работами?

— А тебе что?

— Вот и раз!

Девушке показалось обидным, что этот самородный рационализатор рудника и друг Гурьяна смотрит на нее, как на ничего не понимающую девчонку. Бутов поймал Катю за руку и весело заглянул в глаза.

— Надулась, стрекотуха, а где же твои старатели?

— Придут…

Катя метнулась в переулок и здесь столкнулась с Гурьяном и Вандаловской.

— Значит, штурмовкой будете руководить вы?

Она не дождалась ответа, пустилась вниз, к ложбине, к поблескивающим кострам. Вспомнила уговор с Костей. На бегу придумывала для него обидные слова, каких еще не говорила. И сама не понимала, почему ей было дело до этого парня. Но ноги будто пригвоздили к замерзшей корке земли. Катя замахала исступленно руками.

От хлопушиной избушки длинной шеренгой шли с лопатами и кайлами старатели. И Костин знакомый голос больно ожег сердце. Молодежь дружно подтянула:

…Эх, раскачайтесь, горы, долы.

Всколыхнися, мать сыра земля.

С возвышенностей ответно послышалась комсомольская:

…Смело мы в бой пойдем

За власть Советов…

Крепче стучали шаги, громче сливалась песня.

Мрак расползался рваными тенетами. Тайга отзывалась на топот, на звон инструментов, на неудержимые взлеты песни.

Катя путалась, не попадая в ногу с Костей, оглядывалась и улыбалась качающимся рядам старателей, зарумянившейся заре. А мысли путались от восторга: «Старатели дали больше трехсот штурмовиков, старатели не подгадили. А ведь мы с Панаевым выдержали полугодовой бой с закоренелыми традициями матерых приискателей. Разве это не заслуга?»

Бутов шагами отмерил расстояние от ствола шахты и, как командарм, махнул рукой.

— Начинай отсюда!

Вандаловская наводила теодолит, а верткий Яцков с группой рабочих заколачивали вехи. Линия предполагаемого раздела для бремсберга падала вниз немного правее трех шахт и левее старательских шурфов.

Гурьян продолбил скобкой мерзлый пласт земли и передал кайло Косте…

— Ну-ко, ударь…

Первые ответственные участки заняли партийцы. Кайлы, ломы, лопаты громко повели железный переговор. От шахты сероватой бороздой наклонно катилась к ложбине канава пятиметровой ширины. По бокам ее поднимались острогорбые барьеры. Вместе с уходящим туманом нежной паутиной поднимался пар от шахтерских спецовок.

— Становись на отвал, — гремел Бутов на свободных рабочих.

Он взял у Кати лопату и сильными взмахами начал бросать землю на подъехавшую таратайку.

— Хлестко, Нил Семенович, — заметила Вандаловская.

В ряды работающих вливались свежие группы шахтеров. Разрез быстро углублялся, растягивался в длину. Солнце красным кругом выкатилось из-за вершины Медвежьей горы, когда от старательского стана густой лавой двинулись свежие люди. Впереди шел орловец, подняв лопату, как знамя. Был он неуклюж, с обжеванной бородой, похожий на пещерного человека.

С хребта протяжно полетели смешные голоса:

— Сюда, сюда-а!

— Давай, давай, р-е-б-ят-у-ш-к-и!

…Серая полоса пробороздила хребет пробором. Серая линия пробивалась к дробилке, к бегунной фабрике. Кайлы, лопаты и ломы визгливо ухали в камешник на непонятном языке, инструменты перекликались с шумливым бором, с разгоряченными рудокопами.

Потное лицо Гурьяна отливало глянцем. Он прошел по разрезу и около ствола шахты встретил Вандаловскую.

— Лихая беда начать, — улыбнулся директор.

— Да… Сегодня, пожалуй, сдвинем половину работы.

— А через месяц проложим здесь рельсы, — отозвался откуда-то голос Стукова.

— Установим механический бремсберг, — поправила Вандаловская.

Обедали на ходу. А когда над рудником медвежьей шкурой спустились сумерки, мимо старательского стана пропыхтели новые грузовики. Машины попутно привезли со станции хлеб и вернулись снова за кладью.

Катя догнала Пинаева и Костю около дробильного отделения, мимо которого с песнями проходила последняя группа комсомольцев.

— Ребята! Пашка, Костя! Работнули-то сегодня как!.. Ты, Костя, обязательно приводи своих на наши кружки.

— Дай ему хоть отдохнуть-то, — шутливо пробасил Пинаев.

Рабочие с громом ввалились в столовые.

— А ты куда, артист? — окликнул Бутов Костю.

— До своих хочу податься…

— Не прокуратничай, айда ужинать с нами…

— Ага! — враз одобрили Пинаев и Катя. — Идем, мы талоны тебе купим.

Парень конфузливо остановился.

— Неловко, поди?

— Брось баловать, — потянул его шахтер. — Ты кидай-ка свою деревенскую чемоданию и — ко мне в шахту. Нечего бездорожить. Теперь, землячок, у рабочего не путлявые тропы, а широкая полоса. Вон и ваши идут ужинать.

4

Снег липкий, как пена, одел тайгу и рудник. Замутневшее небо щетинилось шкурой голубого песца. В воздухе плелись снежные хлопья. Снег пышно оседал на ветвях, на крышах бараков, на копрах шахт, таял за воротниками и на лицах людей.