Читать книгу "Психосоматика - Антонио Менегетти"

11.3. Уточнения по психосоматике

Ни одно психосоматическое заболевание не возникает по причине стресса.

Стресс уже являет собой результат, следствие, наблюдаемое в функционировании органа. Не существует такого психосоматического заболевания, причиной которого послужил бы стресс в любом своем проявлении. Стрессовое состояние заметно сразу, и любой достаточно профессиональный врач сумеет дать необходимый для восстановления природного порядка совет. Стресс относится к вторичным проявлениям. В своей личной практике мне ни разу не приходилось сталкиваться со случаями, подтвердившими бы научную теорию, широко распространенную после 1936 года – о стрессе как побуждающей причине психосоматических заболеваний. Даже в многочисленных случаях лечения рабочих и фабричных служащих, страдавших неврозами и психосоматическими расстройствами, возникшими на почве профессиональной деятельности, реальная причина всегда восходила не к рабочим отношениям, а к определенной виртуальной программе, активизированной в среде профессиональной занятости. Лишенный мамы, жены, детей, субъект на своем рабочем месте испытывал кризис заброшенности, страдания, в которых некому было оказать ему привычную поддержку. В определенном смысле, производственные отношения приводили его к вынужденной самоизоляции, превращая его в маленький сегмент поточного конвейера подобно всем остальным: такая ситуация была для него нестерпима.

Абсолютно категорично могу заявить, что тяжелые случаи психосоматических заболеваний – при соблюдении точности значения термина «психосоматика» – никогда в своей причине не восходят к стрессу.

Психосоматическое заболевание служит выражением обмана или некоего ошибочного проекта, направленного против собственного естества или эгоизма.

Это тот обман, к которому ребенок, ради достижения успеха, главенствующего положения, выгоды, начинает прибегать – способ, не предусмотренный ни природным, ни общественным порядком. Возникает ошибочная амбиция.

Все мы были детьми, и каждый из нас прекрасно помнит проблемные ситуации – в школе, в семье, во дворе, требовавшие от нас принятия какого-либо решения. Нам следует помнить и честно себе признаться в том, что самые суровые годы жизни выпадают на период раннего детства. Мы тогда уже все понимали, все доставляло нам страдания, и мы осознавали, что почти всегда дипломатично улыбались, несмотря на внутренний порыв сделать совершенно обратное. Мы прошли через сложнейшие военные действия, сотканные из невидимых баталий. По прошествии некоторого периода каждый ребенок, чтобы быть принятым, научается, усваивая определенный стиль поведения, прибегать к историческому компромиссу. Так он может выжить и двигаться вперед.

Проблема заключается в том, что принимаемое нами за внешнюю, ничего не значащую, поверхностную тактику, в действительности образует систему, конкретным образом синхронизирующуюся с ЦНС. Неполноценность многих людей вызвана фактом неосознанности того, что этот обман, призванный урегулировать собственное экзистенциально-экономическое положение во взрослой семейной среде, упрочивается, фиксируется внутри нас самих.

Болезнь служит выражением некоего проекта, а именно обмана

Мы нашли необходимые уловки, способные обмануть других, чтобы те оставили нас в покое. Речь идет об определенной форме поведения, которая, и нам это известно еще с детства, ложна, но мы верим в этот обман как в спасительный круг, защищающий от нападок других; в действительности же осознаваемая нами ложь преобразуется в возможность внедрения в нашу иммунную систему. Ошибка всех нас заключается в том, что психику, собственный образ мыслей мы воспринимаем как нечто абстрактное, мы не видим в них созидательной функции, нам кажется, что тело существует само по себе. Субъект думает: «А при чем тут тело? Я ем, вот и ему хорошо, и мне!».

Именно эта первая ошибка непонимания того, что тело есть непосредственное слово исключительно психической интенциональности, толкает человека к ложной игре в болезнь. Поскольку усвоенный в младенчестве стиль жизни непрерывно воспроизводится, такое постоянство стабилизируется на уровне нервных клеток. То, что было принято за идею, притворную уловку для обмана других, реально перемещается в область соматики. Например, попробуйте представить себя сегодня без знания выученного когда-то языка: невозможно, хотя вы и понимаете, что само слово не есть мышление. Болезнь служит выражением некоего проекта, а именно обмана, чего-то отличного, направленного против естества и совершенного по доброй воле, более того, даже сакрализуемого всем окружающим миром.

Этот проект, реализуемый под видом эгоизма, укрепления своего центрального положения, первенства, в действительности оторван от природного порядка, поэтому это проект ошибочной амбиции. Так как данный проект в своем основании лишен поддержки извечных законов нашей природы, он отторгается точно так же, как это происходит при пересадке органов, – проблема, вокруг которой вот уже на протяжении нескольких лет ведется множество разговоров. Наша базовая система не признает нетипичных ей по своему проекту нововведений и тем самым вызывает отторжение.

Тело есть непосредственное слово исключительно психической интенциональности

Усиление заболевания обусловлено исключительно стремлением первичного инстинкта к самовосстановлению или позитивностью некоего импульса.

Всякий раз, когда природный импульс пытается повторно прорваться на поверхность, он наталкивается на преграду в виде некоего добавленного, неестественного проекта. Из этого следует, что именно базовый, витальный инстинкт снабжает болезнь энергией при любом самопроявлении человека[104]. Стресс или несчастья никогда не приводят к усилению патологии. Вначале может показаться, что осложнения наступают вслед за каким-либо несчастным случаем, однако при внимательном анализе явно прослеживается тот факт, что усиление чувственной основы (feeling) первичной каузальности в точности соответствует моменту усиления инстинкта.

Это логично, если мы переосмыслим наше детство. Будучи детьми, каждый из нас проявлял свою спонтанность, энтузиазм, стремился к новым открытиям. Однако стоило нам шагнуть в сторону от колеи, проложенной действующей системой, как мы тут же получали подзатыльники, слышали в свой адрес упреки и наставления: с раннего детства чем больше мы выражали свою спонтанность, не предусмотренную окружающей средой, тем сильнее были вынуждены изобретать новый способ (проект) выжить и компенсироваться. Став взрослыми, покинув рамки семьи и заданной схемы, мы не способны быть самими собой, даже обладая всеми на то возможностями, включая юридическую автономию. Точно так же, как мы уже не способны мыслить без использования слов, целиком категоризовавших наш ум. Даже когда мы думаем про себя, мы должны использовать слова.

Стресс или несчастья никогда не приводят к усилению патологии

Пациент неспособен к вхождению в контакт с собственной идентичностью вне присутствия программирующей виртуальности отчуждающего проекта. Он уже видит себя в нем, идентифицирует себя с этим проектом, не предусмотренным, однако, основополагающими законами природы. Вслед за периодом полового развития и по завершении подросткового возраста страсть и инстинкт – при постоянстве юридического права – резко возрастают, вследствие чего повышается интенсивность действия проекта, на что следует ответ иммунной системы, реакция которой приобретает вирулентный характер из-за необходимости преградить путь тому, что было идентифицировано ею как несущее опасность. Выход позитивного инстинкта усиливает контрмеры, идущие со стороны проекта, который с самого детства рассматривался как средство спасения, а в настоящий момент используется во вред природной идентичности.