Читать книгу "Башня континуума - Александра Седых"

— Ты несчастлив? — спросила Терри, сглатывая комок в горле.

— У меня нет времени размышлять, несчастлив я или нет, — сказал Кит, поглядел на нее, и что-то в ее глазах заставило его сказать. — Господи, ты теперь правда меня бросишь, Терри?

— Нет. Я люблю тебя.

— Я бы тоже хотел тебя любить. Я бы хотел любить… хоть кого-нибудь. Я бы хотел этого… больше всего на свете.

* * *

Сам Кит не помнил того давнего разговора. И к лучшему. Иначе бы он, пожалуй, разрыдался. Или рассмеялся. Кто знает. Теперь он, наконец, полюбил. Вопрос состоял в том, стоило ли оно того.

Но пока он был попросту не в состоянии мыслить здраво. Чувство переполняло его, будто рухнула плотина. За спиной выросли ангельские крылья. Мир, до сих пор окрашенный черно-белым, неожиданно расцветился мириадами ярких красок. Он видел звезды и фейерверки, а в ушах его звенели звонкие напевные трели. Соловьиные. Само собой, трелям сопутствовали зияющие провалы в памяти. Он начал забывать, что женат.

Кит ужасался сам себе. Его нельзя было назвать идеальным мужем, но за десять лет брака, тем не менее, он ни разу не поглядел на другую женщину. Что случилось? Откуда взялись чашечки кофе, ужины, закаты и рассветы, прогулки под луной? Он знал, что должен остановиться, но остановиться было выше его сил. Он растаял, размяк, разомлел, расслабился и был очень счастлив. Ясно было, что за это счастье ему придется заплатить какую-то страшную цену.

Но пока, по крайней мере, ровным счетом ничего страшного не происходило. Вечером после работы Кит заехал за Шарлоттой и повел в Музей Изящных Искусств. Там они бродили по залам, разглядывая картины (ничего современного и абстрактного), ели пончики, пили кофе, разговаривали об искусстве, и Кит до нелепости прекрасно проводил время, но тут вспомнил о председателе Антимонопольного Комитета, который собирался вечером зайти на званый ужин. Вместе с двумя сотнями других гостей не менее высокого ранга.

— Уважаемая миссис Лэнгдон…

— Да?

— Прошу простить меня, но… монополия… то есть, антимонополия… нет… в этом нет ни малейшего смысла… комитет…

— Вам нужно уходить? — догадалась она.

Слава Богу, что прекрасная миссис Лэнгдон была еще и догадливой, вдобавок, а то он в ее присутствии то и дело становился косноязычным, как экстренный выпуск новостей.

— Дела. Да. Надо идти. Не волнуйтесь, вас отвезут домой и доставят в лучшем виде.

— Я не волнуюсь, но… я хотела поговорить с вами. Конечно, если вы торопитесь…

— Разве я сказал, что тороплюсь? Я вовсе никуда не тороплюсь. Что случилось? — спросил Кит, когда они присели на деревянную музейную скамью в одном из огромных залов, наполненных доподлинно музейной, гулкой и шерстяной тишиной.

— Ничего не случилось, только… мы с вами уже почти три месяца…

— Как быстро летит время, — глубокомысленно ввернул Кит.

— Да. Вы водите меня по всяким обалденным… то есть, хорошим местам, по музеям…

— Вам было скучно?

— Что вы, — сказала Шарлотта и улыбнулась, отчего у Кита сладко заныло в груди и помутилось в голове, — мне было очень интересно, правда. Вы так замечательно рассказывали обо всех этих картинах. Только… музей, выставки, скрипки, рестораны, кофейни, и вы сводили меня в зоопарк, — прибавила она, не сдержалась и хихикнула.

Кит смутился. Наверное, не стоило передразнивать тех шимпанзе, но уж больно приматы напомнили ему некоторых знакомых финансовых воротил.

— Простите, — повинился Кит, — сам знаю, иногда на меня находит черт знает что, какое-то дурацкое ребячество…

— Нет, — сказала она, смеясь, — это было очень забавно. У этих обезьян были такие наглые и глупые лица… и я с детства не была в зоопарке… но… вы купили мне шубку. И шарфик. И еще много всякого мне накупили…

Кит чувствовал себя обалденным… то есть, обалдевшим от ее близости, тепла и цветочных ароматов, но ему не нравился оборот, который принимает их разговор.

— Дражайшая миссис Лэнгдон, для меня все это было совершенно не трудно, а, напротив, очень приятно, и вы никоим образом не должны чувствовать себя в чем-либо мне обязанной.

— Но я вам обязана. Вы спасли мне жизнь.

— Тем не менее, следует признать… в определенном аспекте… вы меня не просили…

— Я что-то делаю неправильно? — спросила она и поглядела на него в упор.

— То есть?

— У вас проблемы? — спросила миссис Лэнгдон, роняя голос до шепота и пунцовея, но продолжая смотреть на него в упор. — Затруднения… временные трудности?

Трудности для Кита заключались единственно в отсутствии оных. Он был распален, как токующий глухарь. Как правило, эти умные и степенные лесные птицы отличаются осторожностью и сообразительностью, но в период любовного томления глохнут и слепнут, причем буквально, так что охотники ловят их, беззащитных, голыми руками. Кит велел себе остаться безупречным джентльменом и рыцарем в белых доспехах и сосредоточиться на думах о председателе Антимонопольного Комитета. Помогло, хотя не то, чтобы весьма. Откровенно говоря, ни черта не помогло.

— Дражайшая миссис Лэнгдон, не говоря обо всем прочем, мы в музее, храме культуры…

— Здесь нет никого, кроме нас с вами. Люди в наши дни, похоже, мало интересуются культурой и почти не ходят в музеи.

— Да. Право… как это грустно… грустно и печально…

По правде, Киту было вовсе не грустно и не печально, а жарко, душно и немножко щекотно. Еще ему было очень приятно, очень приятно, очень.

— Миссис Лэнгдон, помилосердствуйте, что вы творите.

— Я думала…

— Уберите руки! — провыл Кит страшным голосом.

— Ой.

— И положите на колени. Да не мне! А себе. И держите там, чтобы я мог видеть.

Миссис Лэнгдон покорно положила руки на колени.

— Простите, но… на мгновение-другое мне показалось почему-то, будто вы находите меня привлекательной.

— Я нахожу, и все же, давайте не будем омрачать нашу невинную дружбу разными глупостями. Мы ведь можем быть просто друзьями.

— Да, — покладисто откликнулась миссис Лэнгдон, крутя на пальце бриллиантовое кольцо, которое он подарил ей.

— В самом деле. И потом, как вы только могли подумать обо мне такую ужасную вещь. Разве я давал поводы усомниться во мне. И в моих благородных намерениях по отношению к вам…

Что за чушь? Кого он дурачил? Кем он наивно возомнил себя? Святым Антонием? Он больше не мог выносить этих глупостей. Он сгреб Шарлотту в охапку и набросился на нее, гортанно рыча. Если бы она воспротивилась… но она полностью сдалась на милость победителя. Она была такой нежной, и податливой, и горячей. Потом она сделалась чуточку приятно удивленной.