Читать книгу "Кресло русалки - Сью Монк Кид"

Он не знал, что Ди сделала один из таких браслетов для своей подружки из средней школы, Хезер Морган, чтобы утешить ее после того, как ее выгнали. Это был акт сестринской солидарности. Ди никогда не сделала бы такой браслет для Хью, не знай она, что между нами случилось. Неужели он рассказал ей?

– Замечательный подарок, – сказала я. – По какому поводу?

– К десятому апреля, – испытывая неловкость, произнес Хью.

Его день рождения. Я забыла. Но если бы даже и вспомнила, то вряд ли бы позвонила. Учитывая ситуацию.

– С днем рождения! – что еще мне оставалось сказать?

– Я жалел, что мы пропустили варьете в этом году Может, в следующем? – Он уставился на меня испытующим взглядом, в котором читался молчаливый вопрос насчет «следующего года».

– Варьете? – сказала Кэт. – Звучит забавно.

– Нам надо поговорить о матери, – попросила я, чувствуя себя явно неуютно, моя уклончивая тактика была настолько прозрачна, что Хью даже слегка улыбнулся.

Я мельком взглянула на бланки документов об опеке, лежавшие на пустом кресле рядом со мной, у них был такой вид, будто в кресле сидит некто грузный, угрожающе-мрачный, требующий внимания.

Хью потянулся и взял бумаги. На больших пальцах обеих рук у него были приклеены маленькие кусочки бактерицидного пластыря. От волдырей. Натер, работая с культиватором. Я смотрела, как он листает страницы, глядя на свои руки. В какое-то мгновение мне показалось, что по его рукам я могу прочесть всю историю нашего брака. В волосатых запястьях, в линиях ладони, в пальцах, помнящих прикосновение ко мне. Тут, именно тут было таинство, соединявшее людей.

– Хорошо, – сказал Хью, кладя бумаги на колени. – Поговорим о Нелл.

Я начала с пролога.

– В ту ночь, когда я приехала на остров, я застала мать за ритуалом – она хоронила свой палец рядом со статуей святой Сенары, помнишь, я тебе об этом рассказывала.

Хью кивнул.

– Я спросила, зачем она отрубила его, и она начала рассказывать… понимаешь, так говорят люди, прежде чем вспомнят, что это тайна. Она упомянула имя моего отца и отца Доминика, а потом, когда поняла, что сказала, остановилась и не захотела продолжать. Так что отец Доминик каким-то образом явно замешан. – Я бросила взгляд на Кэт. – Конечно, Кэт со мной не согласна.

Кэт даже не стала отнекиваться; отчасти я и сказала это, чтобы посмотреть на ее реакцию. Но она в ответ только воззрилась на меня и закинула ногу на ногу.

– Ты говорила с отцом Домиником? – спросил Хью.

– Да, и он сказал мне, что некоторые вещи лучше держать в тайне.

Хью наклонился вперед, зажав руки между коленями.

– Ладно, забудем на минутку про отца Доминика. Ты-то что думаешь, зачем она отрубает себе пальцы? Ты была с ней почти два месяца. Что подсказывает тебе нутро?

Нутро? На мгновение я лишилась дара речи. Хью спрашивал меня, что я чувствую нутром, причем в области, где считал себя специалистом. Раньше он кратко излагал мне свою медицинскую точку зрения – прямо по учебнику или медицинской энциклопедии – и начисто отметал все, что думаю я.

– Мне кажется, что причина в прошлом, в том, что, как ей кажется, она сделала, – ответила я, взвешивая каждое слово, мне так хотелось быть точной. – Что-то, имеющее отношение к отцу и такое ужасное, что это буквально свело ее с ума. Думаю, безумное желание калечить себя – своего рода покаяние. Она пытается искупить вину.

Помню, как Кэт отвернулась и слегка покачала головой, как люди, которые чему-то не верят.

Я была полна решимости убедить ее не меньше, чем Хью. Я процитировала Писание, где говорится, что если правая твоя рука соблазняет тебя, то лучше отсечь ее, нежели все тело твое будет ввержено в геенну.

– Ты хотя бы догадываешься, какой грех пытается замолить Нелл? – задал вопрос Хью.

Кэт поднесла руку ко лбу и потерла красное пятно, образовавшееся на коже. Я видела, что глаза ее широко раскрыты, и в них, да, в них читался испуг.

Я уже собралась было ответить, что мне не раз приходило в голову – у матери была с отцом Домиником интрижка, но вовремя остановилась. Сказать такое было немыслимо. Это было слишком близко к правде о самой себе. И потом – какие улики у меня были? Как отец Доминик спросил мать, сможет ли она когда-нибудь простить их? Что он написал неподобающий монаху отрывок в своем буклете, предполагая, что эротика ни на йоту не менее духовна, чем божественная любовь? Что святая Эудория, с которой, возможно, соперничала мать, была проституткой?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Но наказание – только часть. Думаю, она верит, что, делая все это, может стать своего рода спасительницей.

– Что значит «спасительницей»? – спросила Кэт.

Я рассказала им о двух книгах, которые мать взяла в монастырской библиотеке. Историю святой Эудории, которая отрубила палец и посеяла его в поле, и Седны, чьи десять отрубленных пальцев, упав в океан, обратились в первых морских существ.

Рассказывая, я не сводила глаз с Хью, чтобы понять, воспринимает ли он то, что я говорю, с долей юмора или считает, что это всерьез заслуживает доверия. Мне хотелось бы не обращать внимания на его мнение, но я не могла. Мне хотелось, чтобы он сказал: «Да-да, ты докопалась до правды. И сделала это ради матери».

– Вот что значит «спасительницей», – ответила я. – Думаю, расчленение, которым она занимается, на самом деле связано с ее потребностью вырастить что-то, создать новый мир и как-то по-новому сочлениться с ним.

Расчленение и сочленение. Эта мысль пришла мне в голову только сейчас.

– Интересно, – сказал Хью и, когда я закатила глаза, решив, что он снова посчитал все, что я говорю, бредом, покачал головой. – Нет, действительно интересно. Более чем.

Он улыбнулся мне грустной, растерянной улыбкой.

– Я всегда говорил так, чтобы придать глянец твоим словам, верно?

Кзт встала и, пройдя в другой конец комнаты, стала без всякой надобности рыться в сумочке.

– Оба хороши, – сказала я.

– Прости.

Я не знала, что сказать. Он хотел, чтобы я потянулась к нему, сказала: «Да, на следующий год у нас будет варьете… Я совершила огромную ошибку. И хочу домой». Но я не смогла.

Я думала, что наша собственная жизнь застрахована. Это был один из тех подсознательных фактов, с которыми я жила каждый день. Подобно движущемуся по небу солнцу, которое встает и садится, как автомат. Подобно звездам, извечно составляющим Млечный Путь. Кто спорит о таких вещах. Они просто есть – и все тут. Я думала, что нас похоронят вместе. Рядышком, на красивом кладбище в Атланте. Или что наши кремированные останки будут стоять в одинаковых урнах дома у Ди, пока она не соберется с духом пойти и развеять прах. Однажды мне представилось, как она разбрасывает содержимое урн на всем пути до острова Белой Цапли, швыряет пригоршни нас в воздух над Костяным пляжем. Я рисовала себе, как ветер взметает нае вместе вьюгой неразличимых частиц, как мы с Хью взмываем в небо и вместе оседаем на землю. А Ди уходит, и крошечные частицы нас запутываются у нее в волосах. Что за таинственное и живучее начало так долго внушало мне уверенность в нас? Куда оно подевалось?