Читать книгу "Любовник смерти - Борис Акунин"

Простите, что возвращаюсь к неприятной для Вастеме, но мне мучительна мысль о том, что Вы подвергаете себя осквернению имукам — да-да, я уверен, что для Вас это страшная мука — во имя недоступныхмоему пониманию и наверняка ложных идей. Зачем вы казните себя так жестоко,топите своё тело в грязи? Оно ни в чем перед вами не виновато. Вам не за чтоего ненавидеть. Тело человека — это храм, а храм нужно содержать в чистоте.Кто-то скажет на это: подумаешь — храм. Дом как дом: камень да строительныйраствор, лишь бы душу не запачкать, а что тело, Бог ведь не в плоти, а в душеживёт. Но в осквернённом, грязном храме никогда не свершится Божественноетаинство. И про то что у человека всё на роду написано, вы заблуждаетесь. Жизнь— это не книга, по которой возможно двигаться лишь вдоль написанных кем-то заВас строчек. Жизнь — равнина, на которой бессчётное множество дорог; на каждомшагу новая развилка, и человек всегда волен выбрать, вправо ему повернуть иливлево. А потом будет новая развилка и новый выбор. Всяк идёт по этой равнине,сам определяя свой путь и направление — кто на закат, ко тьме, кто на восход, кисточнику света. И никогда, даже в самую последнюю минуту жизни, не поздновзять и повернуть совсем не в ту сторону, к которой двигался на протяжениидолгих лет. Такие повороты случаются не столь уж редко: человек шёл всю жизнь кночной тьме, а напоследок вдруг взял и обернул лицо к восходу, отчего и еголицо, и вся равнина осветились другим, утренним сиянием. Бывает, конечно, инаоборот. Я плохо, путано объясняю, но мне почему-то кажется, что Вы меняпоймёте.

Э. Н.”

В общем, интересного в записке было немного.Охота только человека гадкими мазями тереть и гонять через весь город зарадифилософских балаболок.

Потратил гривенник на новый конверт, да ипоспешил к Николе-чудотворцу.

* * *

Смерть нынче была не в белом платке, а вбордовом, и от этого лицо у неё будто переливалось сполохами пожара. Проходя вцерковь, опалила таким взглядом, что Сенька заёрзал на коленках. Вспомнилось(прости, Господи — не к месту и не ко времени), как она его целовала, какобнимала.

И когда обратно выходила, глаза у неё были всёте же, шальные. Наклонилась милостыню сунуть и письмецо забрать — шепнула:

— Здравствуй, любовничек. Ответ завтра.

Шёл обратно на Спасскую — пошатывало.

Любовничек!

 

Только завтра ответа от Смерти не было. Онавовсе не пришла. Скорик чуть не дотемна коленки протирал, на два рубля подаянийнаклянчил, и всё впустую. Будочник, и тот, в десятый или, может, в пятнадцатыйраз обходя участок, сказал: “Что-то ты нынче жаден, убогий. Клянчить клянчи, дамеру знай”.

Только тогда и ушёл.

* * *

В четвёртый день, выпавший на воскресенье,Эраст Петрович погнал его снова. Что ответа на прошлое письмо не было, инженеране удивило, но, похоже, опечалило.

Отправляя Скорика на Подкопай, инженер сказал:

— Если и сегодня не явится, придётсяотказаться от переписки, придумать что-нибудь другое.

Но она пришла.

Правда, на Скорика даже не глянула. Одаряя,смотрела в сторону, и глаза были сердитые. Сенька увидел на шее у неёсеребряную чешуйку на цепочке — точно такую, какие в кладе были. Раньше уСмерти такого украшения не было.

В руке у Сеньки на сей раз осталась небумажка, а свёрнутый шёлковый платочек.

Отошёл в тихое место, развернул. Внутриобнаружился и листок. Осторожненько, следя, чтоб из волос ничего не просыпалосьи чтоб бумажные сгибы куда не надо не перегнулись, Сенька стал читать.

“Здравствуйте Эраст Петрович. Ничего у него невыведывала не выспрашивала. Обнову мою он приметил зыркнул своими пустымизенками, но спросить ничего не спросил. Стих пробормотал будто для себя —привычка у него такая. Я слово в слово запомнила. Торговали мы булатом чистымсеребром и златом и теперь нам вышел срок а лежит нам путь далёк. Какой тутсмысл не знаю. Может вы поймёте.

[Пушкин это, Александр Сергеевич, и пониматьнечего, снисходительно подумал Скорик, как раз накануне прочитавший “Сказку оцаре Салтане”. И про кого речь, тоже стало ясно — про Очка. Это он обожаетстихами говорить.]

А про тело писать мне больше не смейте иначепереписке нашей конец. И так хотела разорвать. Вчера не пошла очень на вассердилась. Но сегодня когда он ушёл было мне видение. Будто лежу я посредиравнины про какую вы писали и не могу встать. Долго лежу не день и не два. Ибудто сквозь меня трава растёт и цветы всякие. Я их внутри себя чувствую и неплохо это, а наоборот очень хорошо как они через меня к солнцу пробиваются. Ибудто бы уже это не я лежу на равнине, а я самая эта равнина и есть. Я послесвоё видение как смогла на платке вышила. Примите в подарок.

Смерть”

Платок, на который Скорик сначала толком и невзглянул, в самом деле с вышивкой оказался: наверху солнце, а внизу девушкалежит, нагишом, и из неё травы-цветы всякие произрастают. Очень Сеньке этанебывальщина, а культурно говоря, аллегория, не понравилась.

Эраст Петрович, в отличие от Сеньки, сначалаплаток рассмотрел и только потом развернул письмо. Посмотрел и говорит:

— Ох, Сеня-Сеня, что мне с тобой делать?Опять нос совал.

Скорик глазами похлопал, чтоб слезынавернулись.

— Зачем обижаете? Грех вам. Уж, кажется,себя не жалею, как последний мизерабль. Верой и правдой…

Инженер на него только рукой махнул: иди, мол,не мешай, черт с тобой.

* * *

А обратное послание от Эраста Петровича кСмерти было вот какое:

“Милая С.

Умоляю Вас, не нюхайте Вы больше эту гадость.Я попробовал наркотик один-единственный раз, и это едва не стоило мне жизни.Когда-нибудь я расскажу вам эту историю. Но дело даже не в опасности, которуютаит в себе дурманное зелье. Оно нужно лишь тем людям, которые не понимают,действительно ли они живут на свете или понарошку. А Вы настоящая, живая, Вамнаркотик ни к чему. Простите, что снова пускаюсь в проповеди. Это совсем не мояманера, но таким уж странным образом Вы на меня воздействуете.

Остальным двоим, если обратят внимание напредмет, говорите не про СС

[и на том спасибочко, подумал Сенька],

а про некоего нового ухажёра, заику с седымивисками. Так нужно для дела.

Ваш Э. Н.”

Смерть на сей раз пришла не сердитая, каквчера, а весёлая. Наклонясь и беря письмо, сунула Сеньке вместо пятака большойгладкий кругляш, шепнула: “Посластись”.

Посмотрел — а это шоколадная медалька. Что онаего, за мальца что ли держит!

* * *