Читать книгу "Жизнь на каблуках - Маша Царева"

– Она красивая? Красивее меня?

Я с сомнением посмотрела на Лилю. В приглушенном свете розового ночника она выглядела необыкновенно хорошенькой. Интересно, если бы Се-машкин и правда был женщиной, он бы считался красоткой?

Чтобы позлить Лилю, я уверенно сказала:

– Гораздо. Намного красивее тебя.

Но она почему-то не разозлилась. Скорее расстроилась, и мне вдруг стало стыдно. Ну что я за человек? Издеваюсь над девушкой, которая, возможно, что-то ко мне испытывает.

Может, попробовать еще раз?

Я с сомнением взглянула на Лилю и отложила в сторону торт. Она не сопротивлялась, когда я, положа ладони на ее изящные покатые плечи, притянула ее к себе. Ее тело податливо прижалось ко мне, словно она только и ждала, когда же я наконец решусь на поцелуй.

Целовать ненакрашенные губы Лили было куда приятнее, чем есть ее помаду. Ее губы были вялыми и мягкими, она заняла выигрышную позицию пассивной стороны. Моя рука спустилась ниже, на ее грудь. Лиля коротко вздохнула, но почему-то мне показалось, что она преувеличивает степень своего возбуждения.

Я взглянула на нее, ее глаза были закрыты – и даже не просто закрыты, а зажмурены. Как у человека, который сам прекрасно понимает, что делает что-то не то, но остановиться не может.

– Ничего не получится, – вздохнула я, – прости меня.

Она открыла глаза:

– Это из-за меня? Я никак не могу расслабиться. Может, попробуем еще раз?

– Уже попробовали, – усмехнулась я, – мне надо кое-что тебе сказать.

– Мне тебе тоже, – порывисто перебила Лиля, – я такая подлая! Воспользовалась твоей слабостью… А на самом деле просто пыталась решить свои внутренние проблемы!

– Что ты имеешь в виду? – удивилась я.

– Понимаешь, не было в моей жизни никакой бросившей меня любовницы, – потупилась Лиля, – и вообще, я не лесбиянка.

– Что? – рассмеялась я.

– Что слышала. Меня бросил мой парень. Мы жили вместе пять лет, и вот он ушел к другой девице… Ты меня прости.

Тогда я рассмеялась в голос. Лиля уставилась на меня непонимающе.

– Извини. Но дело в том, что я тоже не лесбиянка, – отсмеявшись, призналась я. – И никакая женщина меня не бросала.

– Это был мужчина? – осенило ее.

– Точно. Теперь можешь выставить меня на улицу.

– Ты что? Ночь уже. Да ладно, оставайся. Я себя даже спокойнее чувствовать буду, зная, что никто ночью на меня не набросится.

– Значит, такое впечатление я на тебя произвела? Девушки, которая набросится на тебя, когда ты невинно уснешь?

– Да какая теперь разница… А жалко, что ничего не получилось. Может, все-таки…

– Не может! – отрезала я. – Не знаю, что сейчас чувствуешь ты, но я только что поняла, что так просто мне с этим не справиться… Знаешь, это просто невыносимо!

Это было невыносимо. Я чувствовала себя полным ничтожеством. Даже лесбиянки из меня не получилось. Целыми днями я слонялась по квартире, пытаясь найти себе какое-нибудь занятие. Ничего не получалось. А все же, когда здесь жила Зинка, было куда проще. С ней можно было поговорить или поругаться из-за горы невымытой посуды, которую она вечно оставляла после себя. Все же лучше, чем маяться от глухого одиночества.

На репетиции я шла как на праздник. Танец отвлекал, и хотя бы на несколько часов я пребывала в удобной иллюзии, что мир не изменился.

Мне пришлось подружиться с Индией. Это была вынужденная мера – очень сложно работать, когда рядом с тобой завистливый враг. Я первая пошла на контакт – с улыбкой сделала комплимент ее прическе. Индия сначала удивилась, потом, помявшись, промямлила, что ей нравится мое платье.

Итак, пакт о ненападении был торжественно заключен. Мы с Индией осторожно принюхивались друг к другу – две опасные самки, заточенные в общий стеклянный террариум.

Индия делала вид, что заинтересована моей персоной, и даже пробовала набиваться в подруги. Я делала вид, что общаться с ней мне нравится.

Иногда после репетиций мы даже вместе обедали. Было это не так просто, потому что наши гастрономические пристрастия были разными. Ей нравилась пряная, острая и тяжелая восточная кухня. При виде зажаренного почти дочерна мяса на ребрышках, истекающего расплавленным жиром, у Индии разгорались глаза и хищно подергивались красиво вырезанные ноздри (а у меня начинался приступ гастрита).

А может, я ее просто демонизировала? Пожирающая бифштексы с кровью Индия представлялась мне чем-то вроде мифологической Дианы-охотницы. Может, виною тому была ее яркая семитская внешность, и колечко в носу, и желание прослыть хищницей?

А я вот люблю все вареное, пареное, пресноватое. Благообразные кругляши картофеля, аккуратные рисовые горки, увенчанные листьями шпината, порционные салатики без майонеза. Означает ли это, что я сама скучная и пресная?

Я была уверена, что Индия считает меня занудой. На то у нее, безусловно, были свои причины. Я не злоупотребляла кокаином, ярким макияжем и доверием окружающих меня мужчин, не посещала ночные клубы (не считая тех, в которых выступала наша группа), не страдала булимией или анорексией с налетом модного трагизма. Да что там булимия, даже любовника у меня не было. Говоря короче, не было во мне ничего, что могло бы заинтересовать такую особу, как она.

Хотя Индия – видит Бог – старалась.

Она неоднократно с рвением, достойным лучшего применения, пыталась нащупать хоть одну точку соприкосновения.

– Ты когда-нибудь вены резала? – спрашивала она, искренне пытаясь получить удовольствие от порекомендованного мною капустного салата. От свежей капусты ее воротило – это было написано на ее лице. Но она ела, чтобы сделать мне приятное.

– Нет.

– Что, вообще никогда?

– Никогда.

– Даже в детстве?

– Знаешь, в детстве у меня не было повода резать вены. А ты?

Я знала, что она нетерпеливо ждет этого вопроса, чтобы похвастаться своими «подвигами». Почему-то я даже не сомневалась, что Индия резала вены, и неоднократно. И я не ошиблась.

– Да сотню раз! – расхохоталась она. А потом протянула мне руку, и я увидела многочисленные белые шрамы на ее смугловатом запястье.

– Несчастная любовь?

– От скуки, – вздохнула она, – и ради провокации.

– Как это?

– Ну, чтобы шокировать одного мужика, – охотно пояснила она.

Ей нравилось о себе рассказывать. Ей, наверное, казалось, что я смотрю на нее как на пришельца из другого мира, сумасшедше яркого. Мира, где смуглые красавицы с кольцами в носу от скуки решительно режут острой бритвой запястья, чтобы, вдоволь насладившись мрачной эстетикой стекающей по ладони теплой густой крови, перебинтовать руки и, приняв таблеточку аспирина, улечься в постель – отдыхать от почти мистического действа, почти умирания.