Читать книгу "Избранник - Хаим Поток"

Бедный Дэнни, подумал я. Профессор Аппельман терзает тебе разум своей экспериментальной психологией. А твой отец терзает душу своим нелепым молчанием, которое я никак не могу понять, сколько бы я о нем ни думал.

Я вернулся домой, испытывая грусть и беспомощность. Дэнни самому придется разбираться со своими проблемами. Я ему с этой психологией не помощник.

В понедельник начался второй семестр. За обедом Дэнни рассказал мне, что собирается ближе к вечеру поговорить с профессором Аппельманом. Он был напряжен и взвинчен. Я напомнил ему, что надо быть вежливым, но честным и выслушать то, что скажет профессор. Я тоже немного нервничал, но сказал ему, что почитал немного в пятницу об экспериментальный психологии и мне показалось, что в ней содержится много ценного. Что это за наука без экспериментов? И как можно ставить эксперименты на бессознательном, которое по определению не поддается проверке и лабораторным исследованиям?

Дэнни сердито поджал губы.

— Вот спасибо, — сказал он сердито. — Как раз этого мне сейчас и не хватало. Пинка в зад от лучшего друга.

— Я только передаю свои впечатления.

— А я — свои! — почти закричал он. — Спасибо тебе огроменное!

Он выбежал из столовой, оставив меня заканчивать обед в одиночестве.

После занятий мы обычно встречались на крыльце и вместе ехали домой, но на этот раз его нигде не было видно. Я подождал полчаса, потом отправился домой в одиночестве. На следующее утро он поджидал меня на авеню Ли, у нашей с отцом синагоги.

— Ты куда вчера подевался? — спросил он.

— Я ждал тебя полчаса, — ответил я. — Когда ты вышел?

— В семь пятнадцать.

— Ты говорил с ним целый час?

— Да, мы долго говорили. Слушай, извини, что я так вспылил вчера за обедом.

Я отвечал, что не такой уж неженка и вообще друзьям приходится сносить подобное время от времени.

Мы побрели к трамвайной остановке. Стояло пронизывающе холодное утро. Пейсы Дэнни взлетали и опускались под порывами ветра.

— Ну и как оно прошло? — спросил я.

— В двух словах не расскажешь, — ответил Дэнни, глядя на меня сбоку и ухмыляясь. — Мы долго говорили. О Фрейде, фрейдистах, психологии, психоанализе и Боге.

— Ну и?

— Отличный он человек. Сказал, что весь семестр ждал, когда я подойду к нему поговорить.

Я ничего не ответил. Но теперь уже я ухмыльнулся.

— Так вот. Фрейда он знает вдоль и поперек. По его словам, он не столько против умозаключений Фрейда, сколько против его методологии. Выводы Фрейда, говорит он, базируются исключительно на его собственном ограниченном опыте. Он делает обобщения на основании нескольких случаев, нескольких частных пациентов.

— Вот она, проблема индуктивности в двух словах, — заметил я. — Как обосновать переход от нескольких частных случаев к общему правилу?

— Я ничего не знаю о проблеме индуктивности. Это уж по твоей части. Но профессор Аппельман сказал еще кое-что, что мне показалось весьма здравым. Он согласен, что Фрейд был гением и настоящим ученым, но при этом добавил, что Фрейд построил теорию поведения, основываясь на изучении одних лишь ненормальных случаев. А задача экспериментальной психологии, по его словам, — приложить к психологии методологию естественных наук и составить законы поведения всех людей. А не обобщать их исходя из особенности поведения определенного сегмента. В этом не так мало смысла.

— Ну-ну, — ответил я, широко усмехаясь.

— А еще он сказал, что его раздражает не столько сам Фрейд, сколько фрейдисты. Которые охотно получают щедрые гонорары в качестве психоаналитиков и не позволяют никому проверить их гипотезы.

— Наш трамвай. Бежим!

Трамвай стоял на светофоре, и мы как раз на него успели. Кое-кто из сидевших пассажиров с любопытством провожал глазами Дэнни, пока мы пробирались по проходу, чтобы сесть. Я уже привык не обращать внимания на людей, пялящихся на бороду и пейсы Дэнни. Но сам он после всего того, что он прочитал о хасидах у Греца, стал гораздо больше переживать по поводу своего внешнего вида. Он смотрел прямо перед собой, стараясь игнорировать обращенные на него взгляды. Наконец мы уселись в заднем ряду.

— Так, значит, он сказал, что аналитики не позволяют никому проверять свои гипотезы, — напомнил я. — И что случилось потом?

— Мы много говорили об экспериментальной психологии. Он сказал, что изучать человеческое мышление почти невозможно, потому что контролировать такие опыты слишком сложно. И поэтому мы используем крыс — потому что в этом случае условия экспериментов зависят от нас. Многое из того, о чем он говорил, он произносил уже раньше на занятиях, но сейчас это звучало гораздо осмысленнее. Во всяком случае, мне так показалось. Может быть, из-за того, что он признал гениальность Фрейда, я был больше расположен его слушать. Еще он сказал, что восхищен тем, как я хорошо знаю Фрейда, но в науке никто не Бог, будь это хоть сам Эйнштейн. Даже в религии, по его словам, люди по-разному думают о Боге, почему же ученые не могут расходиться во мнении с другими учеными? На это я не нашелся что возразить. Тогда он сказал, что экспериментальная психология будет хорошим противовесом для моих представлений о фрейдизме. Ну, возможно. Я по-прежнему не понимаю, что у нее общего с человеческим мышлением. По-моему, это чистой воды физиология. Как бы там ни было, профессор Аппельман сказал, что, если у меня возникнут сложности с математикой, он постарается мне помочь. Но я должен понимать, что время у него ограничено, и он надеется, что у меня есть друзья, которые смогут мне помогать регулярно.

Я ничего не ответил.

Он взглянул на меня и усмехнулся.

— Ладно, — сказал я. — Я не очень загружен.

— Я не могу заставить себя полюбить крыс и лабиринты. Но по крайней мере, он меня понимает. Он правда хороший человек.

Я улыбался, но молчал. А только теперь заметил учебник по психологии у него в руках. Это была одна из тех книг, что я листал в пятницу библиотеке. Фрейд в ней не упоминался вовсе. Я спросил, что он об этой книге думает.

— Я скорее допущу, что Мессия уже пришел, чем возлюблю экспериментальную психологию после этой книги.

— А ты просто обратись за помощью к своему дружественному цадику.

Он удивленно уставился на меня.

— Я себя имею в виду, — пояснил я.

Он отвернулся и ничего не сказал. Остаток пути до колледжа мы проехали молча.

Так я начал натаскивать Дэнни в математике. Он учился очень быстро, в основном просто заучивая наизусть шаги и операции. Честно говоря, его не особо интересовало в математических задачах «зачем?», его больше интересовало «как?». Мне очень нравилось с ним заниматься, попутно я узнавал много всего из экспериментальной психологии. Она показалась мне восхитительной — и гораздо более основательной и научной, чем Фрейд, а также гораздо более плодотворной в том смысле, что она распространяла экспериментально подтверждаемые знания на область человеческого мышления и познания.