Читать книгу "Хирург возвращается - Дмитрий Правдин"

— Та самая язва желудка, что вы недавно удалили у пациента с желудочным кровотечением по фамилии Гайдуков.

— Язва, значит, — растерянно говорю я, снова прильнув к микроскопу, а перед глазами вдруг возникает Анисим Никифорович Гайдуков, человек из поморской глубинки.

— Язва, язва! На рак и близко не тянет! Вот, смотрите сюда! Видите… — Тут Ефимыч пускается в столь скрупулезное объяснение того, чем рак желудка под микроскопом отличается от язвы, что я сразу понимаю: он оседлал любимого конька, и надолго. Прерывать его мне кажется неудобным. Приходится слушать лекцию до конца.

Неожиданно раздаются глухие удары по батарее отопления. Ефимыч живо подскакивает:

— Пора! Зовут!

Мы выходим из кабинета и идем за ним по стерильному коридору. В самом дальнем углу морга патологоанатом открывает правую боковую дверь, и мы оказываемся в ярко освещенной, несколько тесноватой комнате. Посередине стоит стандартный, почти новый секционный стол, поблескивающий гладкой никелированной поверхностью и занимающий две трети свободного пространства. На столе лежит крайне истощенный труп бедняги Вальтера, с ввалившимися боками и запавшим животом. Весу в нем оставалось меньше тридцати кило. Я обратил внимание, что вскрытие еще отчего-то не сделано.

Да простит меня читатель за такие подробности, но, взявшись говорить без утайки, я описываю все, как это происходит в медицине на самом деле. Обычно врач сам не вскрывает усопших, за него это делают санитары. Когда много умерших, всю черновую работу выполняют не врачи. Патологоанатомы только осматривают извлеченные внутренности и берут кусочки тканей на анализы (гистология). После вскрытия тела зашивают специально обученные помощники. В больших городах много такой работы, а патологоанатомов, в силу разных причин, обычно не хватает. Если врач все станет делать сам, от разреза и до зашивания, то он просто физически не будет успевать выполнить свою работу, тем более выполнить качественно. Эта практика не касается судебно-медицинских вскрытий: этим всегда занимается только врач и очень скрупулезно обследует каждый сантиметр останков. Хотя и в этом случае встречаются исключения из правил.

Больной Вальтер не подходит под категорию судебного пациента. Он умер от естественных причин вследствие длительного онкологического заболевания. А почему же еще не вскрыли? Ответ обозначился сам собой.

— Анатолий Ефимович, я вам больше не нужна? — Толстая пожилая рябая женщина, которую я поначалу и не заметил, так как во все глаза смотрел на Вальтера, подходит к патологоанатому. — Баночки под препараты подписаны, инструменты разложены.

— Спасибо, Руфина Яковлевна, можете отдыхать.

— Я пошла к себе, если что надо будет, то стучите! — тихо говорит Руфина Яковлевна и не спеша, переваливаясь с боку на бок, выходит. Я гляжу ей вслед: как, должно быть, тяжело носить такой большой вес на расплющенных суставах. В глаза бросается лежащий на батарее тяжелый гаечный ключ, похоже, именно им санитарка призывала нас на секцию.

— Ну-с, господа, приступим? — весело оглядывает собравшихся вокруг стола врачей Анатолий Ефимович.

— Мы ждем, — нетерпеливо говорит Григорий, — сколько можно тянуть резину? У нас еще и в отделении работа имеется.

— Ну, ребята, в таких вопросах спешить никогда не рекомендую! — громко говорит патологоанатом, надевая одноразовый операционный халат, извлеченный из целой стопки с нижней полки стеклянного шкафа.

— Так нам диагноз же ясен! — не унимается молодой хирург. — Чего медлить? Мы же тут для проформы!

— Для какой такой проформы? — щурится Анатолий Ефимович и недобро смотрит на Постникова.

— Как для какой? Положено, чтобы кто-то из врачей был на вскрытии! Желательно, чтоб лечащий или заведующий отделением, а еще лучше, чтоб оба вместе!

— Верно! А вы у нас лечащий врач?

— Нет!

— Тогда я вас не задерживаю! — сердито говорит патологоанатом. — Вы нам ни к чему!

— Так я его принимал по дежурству! Он у меня на дежурстве скончался! — хмурится Григорий, не глядя на Ефимыча.

— А-а-а, — многозначительно тянет его оппонент, — у вас на дежурстве, значит, помер! Тогда именно вас должен больше всех интересовать результат вскрытия! Вдруг чего пропустили?

— Да что там можно было пропустить? — уже неуверенно отзывается Григорий и при этом заметно бледнеет.

— А вот это нам сейчас и предстоит выяснить! — с важным видом произносит патологоанатом и медленно надевает толстые синие перчатки, доходящие почти до самых локтей.

Мне еще не доводилось видеть такого вскрытия. Нежно, как будто хрупкую вещь, патологоанатом ощупывает все тело Вальтера, выясняя, с чем ему предстоит работать. После молча вынимает из стеклянного шкафа острейший нож и резко проводит им по листу плотной бумаги, пробуя заточку. Затем начинает осторожно препарировать останки больного, словно величайшую ценность на планете.

Его движения со стороны кажутся очень точными и в то же время довольно экономными: ни одного лишнего. Холодная сталь в его костлявых руках напоминает смычок скрипача-виртуоза, до того артистично владеет он своим грозным инструментом. Не спеша Анатолий Ефимыч продвигается вперед. Патологоанатом никуда не торопится, шаг за шагом выясняя причину смерти несчастного. Аккуратно, словно боясь навредить вынутым наружу органам, он изучает безжизненные внутренности.

— Вот смотрите, это и есть опухоль, — показывает он нам страшное образование, лежащее у него в руках, — вот она проросла в… — И он читает нам очень подробную лекцию по патологической анатомии, объясняя на примере лежащего перед ним тела, куда и как прорастает рак. Он отрешается от всего сущего и с упоением повествует о болезни Вальтера и ее осложнениях. Безусловно, Анатолий Ефимович обладает энциклопедическими знаниями и явно души не чает в своей профессии. Вскрытие незаметно переходит в моноспектакль, где он — актер, а мы — молчаливые, понурые зрители.

Через полчаса это представление мне, признаться, порядком надоедает, и я потихоньку выскальзываю в коридор, следом за мной устремляется и Григорий. В секционной комнате наедине с Ефимычем остается лишь один Иван Ильич. Патологоанатом, заметив наше позорное бегство, громко кричит вдогонку:

— Ребята, а вы куда? Вам разве неинтересно стало?

— Нет, что вы, Анатолий Ефимович, все очень занимательно! Но мы с Дмитрием Андреевичем на перекур: уже, знаете ли, уши опухли! — отвечает за нас обоих Григорий, пряча недовольное лицо.

— Понятно, — отзывается искусник патологоанатомического ножа, — можете у меня в кабинете перекурить. Только не задерживайтесь, самое интересное еще ждет вас впереди!

— Он всегда так тщательно вскрывает? — спрашиваю у молодого хирурга, как только мы входим в кабинете патологоанатома.

— Всегда, — кивает Григорий. — Он всякий раз как начинает секцию, так сразу забывает обо всем: видит только одного покойника и его внутренности.