Читать книгу "Черный сокол. Снайпер из будущего - Евгений Сапронов"

Сначала белую юрту совета окружили тургауды Бату-хана и Субэдэя. И те и другие носили начищенные до зеркального блеска посеребренные шлемы и длинные ламеллярные латы, набранные рядами из узких вертикальных пластин. Сталь покрывала отборных воинов от макушки до щиколоток, оставляя открытыми только глаза. Затем к взятой под охрану юрте приблизились два шамана и развели по сторонам от входа два костра. Когда огонь угас, служители Вечного Синего Неба стали бросать на угли травы, привезенные из самой Монголии. От тлеющих пучков повалили густые клубы светлого дыма. А шаманы тем временем взяли в руки здоровенные бубны и двинулись вокруг кострищ, приплясывая и ударяя плоскими колотушками в тугую темную кожу. С их шапок и поясов свисали на шнурках многочисленные железные амулеты, которые тихо позвякивали в такт движениям. Сделав несколько кругов молча, служители культа заунывными голосами затянули заклинания. Поплясав и попев от души, вспотевшие шаманы подожгли два больших травяных веника и с волчьими завываниями принялись окуривать дымом внутренность юрты.

Пока шел очистительный обряд, к юрте совета подъезжали ханы, окруженные собственными тургаудами, набранными из самых преданных нукеров. Всем прибывшим приходилось останавливать коней в тридцати шагах от входа перед кольцом стоявшей густой цепью охраны. Когда собрались все, кроме Бату-хана и Субэдэя, в неразборной колесной юрте отворилась заменявшая полог деревянная дверь, обшитая сверху донизу золотыми листами, покрытыми причудливой чеканкой. Перед входом в мобильную юрту располагалась просторная площадка, похожая на балкон с перилами. С нее возницы управляли волами. Сейчас к этой площадке была приставлена лесенка, по которой спустился выбравшийся из юрты Субэдэй и тут же поднялся в седло.

Олег не шутил, когда говорил, что монголы и по нужде за юрту верхом ездят. Так оно на самом деле и было. Для хана считалось позором ходить на открытом воздухе пешком. Многие европейцы, посещавшие монголов, отмечали, что их знать садится на коней, даже когда надо проехать всего два десятка шагов. Батыю в этом смысле крупно не повезло. Вслед за отъехавшим Субэдэем тургауды на руках вынесли из юрты Бату-хана, который из-за раны в ногу не мог не только ходить, но и держаться в седле. Когда хана, сидевшего на куске толстого войлока, волокли в юрту совета, он изо всех сил пытался сохранить достоинство и напускал на лицо самое надменное выражение, на какое только был способен. После того как официальный глава похода был доставлен в юрту, тургауды расступились, пропуская остальных.

Отец Бату-хана Джучи был не просто храбрым человеком. Он обладал высочайшей твердостью духа и настоящим мужеством, сравнимым с доблестью Катона, Гая Мария и других выдающихся деятелей Античности. Джучи поражал даже видавших виды воинов своей личной храбростью в боях до того, как его отец Чингисхан не придумал закон, запрещавший представителям его рода принимать личное участие в сражениях. А подлинное мужество Джучи проявил в конфликте с отцом, который на самом деле не был похож на ситуацию типа «отцы и дети». Хотя многие как раз так и считают. Все было намного сложнее и трагичнее. Джучи выступил не против отца, он выступил против Системы! И остался с ней один на один, поскольку никто его не поддержал.

Джучи раскритиковал и отверг концепцию, являвшуюся гордостью Чингисхана и благодаря его усилиям ставшую официальной идеологией Монгольской империи. Этим он смертельно оскорбил великого кагана. Схватки одиночек с Системой во все века заканчивались одинаково. Джучи знал, на что он шел, но собственные убеждения оказались для него дороже жизни. Оскорбленный в своих «лучших» чувствах, Чингисхан пытался согнуть Джучи – не вышло. «Ну что ж, – изрек тогда владыка полумира, – кто не гнется, того ломают!» После чего Чингисхан послал верных людей, которые сломали Джучи спину.

Хан Бату явным трусом вроде бы не был. Но несгибаемого мужества своего отца он не унаследовал. Однажды подвыпивший Гуюк-хан затеял яростный спор, быстро перешедший в перепалку. В пылу «дискуссии» он обозвал Бату бабой с бородой, и в этом был не далек от истины.

Когда Бату-хан получил первое письмо от Черного сокола, он только посмеялся и пообещал содрать шкуру живьем с этого наглеца, когда он попадет ему в руки. Втрое послание с «подарком» стало для Бату настоящим шоком, а ранение неизвестным оружием – последней каплей. Хан, привыкший отправлять на смерть других, вдруг ощутил ее холодное дыхание совсем рядом. Привычный мир начал рушиться, и Бату не выдержал, он «сломался». У хана появились страх перед открытым пространством и боязнь покидать юрту. Ему стало наплевать на исполнение воли «Священного Воителя» и собственные мечты о могучем и не зависимом от Каракорума улусе. Возможно, это был временный шок, вызванный ранением, но в данный момент Бату-хан был совершенно не готов к продолжению похода.

Перед курултаем Бату разговаривал с Субэдэем, стараясь не показывать своего страха. Но полководец, видевший десятки сражений и осад, все понял.

Поэтому на совете первым взял слово он. Субэдэй обрисовал ситуацию и сурово изрек:

– Все монголы должны чтить заветы «Священного Воителя» и беречь кровь его потомков. И вот я сам и все воины, отправившиеся в этот поход, совершили тяжкое преступление – допустили гибель сразу трех чингизидов. Впервые за сорок с лишним лет я не могу надежно защитить ханов в походе. Поэтому я считаю, что им надлежит вернуться в степи.

От таких слов хан Орду даже охнул вслух. Остальные выглядели так, будто увидели посреди юрты привидение.

– Взять для защиты меньше трех туменов опасно, – принялся рассуждать Субэдэй как ни в чем не бывало. – В степи достаточно недобитых кипчаков, которых собрал под свою руку их непокорный хан Бачман. В отсутствии чингизидов мы с Бурундаем продолжим поход с четырьмя нашими туменами. Мы возьмем Мушкаф, Ульдемар и другие города урусутов. Мы посеем среди них страх и ужас перед именем монголов!

Глава 22

Монголы подошли к Москве двадцать шестого января 1238 года по местному летоисчислению. Около десяти часов утра дозорные, стоявшие на стенах Кремля, заметили на белом полотнище Москвы-реки густую россыпь движущихся черных точек. В том, что это показались передовые сотни неприятеля, никто из них не сомневался. Один из воинов метнулся к люку, сбежал по крутым ступеням на второй этаж, потом по другой лестнице спустился на землю и побежал к церкви Спаса на Бору. Вскоре над Кремлем разнеслись гулкие удары большого колокола. Удары шли не с торжественными паузами, как обычно. Звонари торопились и частили, потому что в этот раз колокол звал не к молитве, а на стены.

В Кремле было тесно. Все избы были набиты воинами. На площади и даже во дворах стояли шатры. И везде куда ни глянь – лошади всех мастей.

Когда Олег предложил ввести армию в Московский Кремль, у князей аж глаза на лоб полезли.

– Да как же мы их всех разместим?! – патетически вопрошал двадцатичетырехлетний Владимир Юрьевич, князь московский. – А кони?! – спохватился молодой градоначальник. – Чем коней-то кормить? Да по городу от ратных и их лошадей пройти будет негде!

«Ну, пробки это вечная проблема Москвы», – съязвил про себя Горчаков.