Читать книгу "Не отступать! Не сдаваться! - Александр Лысев"

Предположение Гордыева, к счастью для Егорьева, не оправдалось: лейтенант хотя и вызвал своим появлением некоторую настороженность со стороны полкового комиссара, допрашивавшего Егорьева, но четкие и правильные ответы на задаваемые вопросы и полный порядок в сложившейся ситуации с документами возникшие у комиссара подозрения рассеяли.

— Вы говорите, что командовали взводом? — напоследок поинтересовался комиссар.

— Так точно, — отвечал Егорьев.

— Что вы скажете, если мы снова дадим вам взвод?

— Как прикажете. Только… — Егорьев на мгновение замялся.

— Договаривайте же.

— Я хотел бы вернуться в свою дивизию.

— Это невозможно, — посуровев, заявил комиссар.

— Могу ли я спросить, почему? — поинтересовался Егорьев.

— Нет! — отрубил комиссар. — Разговор окончен. Вас проводят. В курс дел введет командир роты.

— А… — начал было Егорьев, но комиссар перебил его:

— Все ведомственные вопросы будут решены без вас: документы, зачисление на довольствие. А сейчас идите и воюйте! Все, свободны…

— Есть! — щелкнул каблуками Егорьев.

Тот же младший сержант вернул Егорьеву его пистолет, и он же проводил лейтенанта к командиру роты, куда Егорьев был откомандирован. Переговорив со своим новым ротным, Егорьев тем же вечером вступил в свои обязанности.

…На следующее утро лейтенант, проснувшись у себя в землянке, не сразу сообразил, где он находится. Егорьеву опять приснился волк. На этот раз зверь терзал не кого-нибудь, а его, лейтенанта Егорьева. Волк запрыгнул Егорьеву на грудь, и лейтенант отчетливо видел, как рассек он лапой живот, как ткнулся туда мордой, и заработали, застучали, вгрызаясь в живое тело, огромные острые зубы, а кругом была кровь, море крови…

Егорьев протер глаза, спрыгнул с нар, надел гимнастерку. Но сон никак не шел из головы. Сам не зная почему, Егорьев вернулся вдруг мысленно к событиям прошедших дней. Вспомнился Гордыев, прощание с Синченко. Уж не стоило ли лейтенанту остаться тогда с ними?

«Что за ерунда! — гнал прочь подобные мысли Егорьев. — Они предали Родину, и мне оставаться с ними?»

Они. Говоря «они», Егорьев автоматически причислял к разряду изменников и Синченко. «Гордыев, понятное дело, подлец, — думал лейтенант, — но Иван, Иван-то зачем это сделал?»

Тут же вспомнилась Егорьеву заброшенная лесная дорога, изуродованные трупы с оторванными воротниками.

«Он остался, чтобы мстить, — подумал Егорьев о Синченко. — Но если он прав, то, выходит, на неверном пути я?»

Егорьев поморщился, сдвинул брови к переносице. Ох уж эти мысли-мысли! И в ту же секунду по ушам будто хлестнул обрывок фразы Гордыева: «…превращение людей в животных, в винтиков».

«Мне в тягость мои мысли, я хочу не думать ни о чем, а не есть ли это, как сказал Гордыев, полнейшая деградация, — с внезапным ужасом выплыло вдруг в мозгу Егорьева, — Как, однако, просто и легко быть «винтиком», но сохранять при этом хоть каплю человеческого достоинства, чувствовать себя человеком невозможно… Боже мой, надо либо окончательно потупеть, чтобы считать это за жизнь, либо… — Егорьев мысленно пришел в замешательство. — Либо избрать путь Гордыева? А как же такие понятия, как Родина, долг? Нет, так, как они, нельзя, это подло, низко. Тогда как же Синченко? Он что — подлый, низкий? Тогда что же означают эти трупы на лесной дороге?»

Однако назвать Синченко подлым и низким Егорьев при всех обстоятельствах не мог, а виденное им на дороге не что иное, как преступление, другого слова, без сомнения, быть не может. И Егорьев служит этой власти, совершившей преступление. Так кто же подлый и низкий?

«Не верю, не могу поверить, что вся наша система ставит задачу превращения народа в животных, в «винтиков», — твердил мысленно Егорьев.

Но доказательства — вот они: преступление.

«Гордыев говорит, что хочет благоденствия народа, — снова размышлял Егорьев, — а разве не такую задачу преследует нынешняя власть? Хотя ведь сам ему доказывал, что цель не может оправдывать средства. А нынче только и применяются, что насилие да жестокость. Да и не только сейчас — если вдуматься, то всегда применялись. Значит, это тоже подло и не достойно человека… Так неужели нужно делать все же выбор между тем, через что перешагнуть: через Родину и долг или… или через трупы на лесной дороге?… Но и предательство — не путь к достижению этого благоденствия. Мир жесток, и в нем не место какому-то гуманизму, во всяком случае, сейчас, когда идет война — явление, видимо, из ряда вон выходящее. Но, с другой стороны, если о гуманизме не рассуждать сейчас, то когда же? Так можно и не заметить, как в тебе не останется человека… Так как же быть?… Замкнутый круг, замкнутый круг, и какого черта я в него полез…»

Егорьев зажмурился, и вдруг снова перед ним предстал волк. Он спокойно сидел и, облизываясь, словно ждал, к чему же придет в своих рассуждениях Егорьев.

«Не дождешься, я тебе ничего не отвечу», — мысленно сказал волку лейтенант, и тот, поднявшись, потрусил прочь. На мгновение волк остановился, повернул голову в сторону Егорьева, и пасть его вновь исказилась, как в тот раз, в дьявольскую улыбку.

Егорьев зажмурился, открыл глаза — и волк исчез…

— Товарищ лейтенант! — просунулась в дверь землянки голова вестового. — Вас просят к себе товарищ ротный командир…

43

Когда Егорьев вошел в блиндаж к ротному, там уже находился комбат.

— Вот, — указуя на поднявшего в приветствии руку к виску Егорьева, сказал ротный комбату. — Он у нас человек новый, здесь все равно еще пока не освоился — он и сопровождать будет. С остальными я сработался уже, а его возьмите.

— Ну что ж, я предоставлял выбор вам и возражать не буду, — согласился комбат. — Выезжаем сейчас же. — Последнее было обращено уже к Егорьеву.

— У меня взвод, — хотя и не зная, куда и зачем ему предстоит ехать, но все-таки считая своим долгом напомнить, сообщил Егорьев.

— Об этом не беспокойтесь, — повернулся к Егорьеву ротный. — Необходимые распоряжения я уже отдал. Так что езжайте смело.

— В чем будут состоять мои обязанности? — осведомился Егорьев.

— Лишь исполнять мои приказания, — пояснил комбат, майор по званию. — Впрочем, может так случиться, что вы и не понадобитесь…

Егорьев и майор вышли и, покинув траншеи, добрались по полю до дороги, где их уже ожидал мотоцикл с коляской. Так ничего толком и не разъяснив Егорьеву, майор приказал лейтенанту сесть позади водителя, сам забрался в коляску, и машина рванулась, что называется, с места в карьер, попылив по проселочной дороге…

Ехали долго, часа два, и Егорьев порядочно наглотался пыли, пока достигли конечного пункта движения. Прибыли в какой-то крохотный уездный городок, ныне райцентр. Городок был почти весь разбит и сожжен, мотоцикл, подкатив к одному из немногих уцелевших каменному одноэтажному дому, остановился. Майор проворно выпрыгнул из коляски, приказал всем обождать здесь. В здании он пробыл недолго, каких-то полчаса, и, вернувшись с довольным, почти сияющим видом, улыбаясь, сказал Егорьеву: