Читать книгу "Кольцо странника - Марина Александрова"

– Я позабочусь, – шепнул ему дядька Тихон. – Моя вина тоже в том есть. Забыл я о нем в суете мирской, прости меня, Господи...

Так пролетали дни. Тихон спрашивал у Всеслава, не хочет ли тот съездить, скажем, в Киев, навестить князя Игоря – старого знакомого и приятеля, с кем пуд соли вместе съели, вместе горевали в плену половецком. Но Всеслав отказался. Будет еще время, когда на постоянное жилье переедет в Киев.

А так – путь неблизкий. Вспомнился заодно и лихой разбойничек – атаман Есмень. Где-то он теперь? Сложил ли свою буйную головушку на лесной тропинке под ударом молодца-купчика, иль все также промышляет в глухой чащобе?

А может, бросил все, как мечтал, и уехал смотреть на мир Божий?

Как ни было хорошо в Киеве, как ни закармливала добрая Прасковья вкусными кушаньями, как ни старался старый воевода развлечь своего племянника – скоро, скоро запросился обратно Всеслав. Душа болела за Ладу – как-то она, бедная, справляется одна, да с дитем на руках? И по Марьюшке соскучился – сил нет.

– Что ж, поезжай, – кротко сказал Тихон, когда Всеслав объявил ему о своем решении. Только дай мне слово, что со следующим же караваном приедешь вместе со всем семейством. Я уж и горницы вам приказал готовить, и Прасковья ждет не дождется твою доченьку... Езжай и немедля всех привези!

Всеслав дал слово вернуться так быстро, как только будет можно. Но не так просто все оказалось – караваны-то купеческие не каждый день ходили! Но все ж таки дождался и с неприличной даже радостью покидал гостеприимный дядюшкин кров. Впрочем, Тихон не в обиде на него был – знал, что скоро приедет племянник.

И вот снова перед Всеславом плещутся волны, снова мягко качается лодья. Радость бушует в груди, тесно ей там – скоро, скоро увидит он дом, своими руками строенный, милую жену да ненаглядную дочку...

Ох, лучше б не торопился он так, побыл бы еще счастливым! Но ход лодьи не замедлишь, горе-беду рукой не отодвинешь. Воздвигнулся впереди остров, и Всеслав смотрел на него из-под руки, точно хотел высмотреть на берегу встречающую Ладу.

И правда, приметил кой-кого. Когда сошел уже на берег, и купцы расположились на стоянку, стали разжигать костер – увидел приближающуюся из камышей фигуру женщины. Она показалась ему вроде как знакомой. Ну, конечно же, Ольга, одна из подруг Лады!

Всеслав ей как родной обрадовался, кинулся навстречу с воплем:

– Мои-то как? – и осекся.

У Ольги голова низко повязана платком, глаза ввалившиеся, страшные. И смотрит она страшно – как безумная. Комок сразу встал в горле.

– Что случилось? – прохрипел Всеслав.

И Ольга запричитала. Сколько раз Всеславу приходилось слышать этот бабий причет – по покойнику ли, или из-за какой другой беды, и всякий раз он рвал ему сердце напополам. Но теперь ее рыданья вызвали только глухую злобу. Пришлось взять женщину за плечи, тряхнуть хорошенько...

Из несвязной речи ее он понял только одно – пришли чужаки, разграбили деревню. Приплыли они на странных, невиданных лодиях, говорили на непонятном языке и убивали всякого, кто вставал на их пути...

Ольга разразилась рыданиями, и Всеслав понял – ничего нельзя больше узнать от этой полубезумной женщины. Оставив ее на прибрежном песке, он кинулся в деревню.

Сколь не была безумна Ольга, а сказала она правду – страшную, горькую правду. Немногие дома в деревне уцелели, иные же выглядели так, точно потрепал их могучий буран. Не видно скотины, что прежде свободно ходила по улице, не слышно веселой переклички соседок, детских воплей... Тишина, страшная, гнетущая тишина.

Он уже знал, что увидит на месте своего дома. Он уже пережил эту боль, когда в Новогороде стоял на пепелище отцовского терема, и потому знал, как пережить ее. Но дом остался цел, и надежда шевельнулась в сердце...

Толкнул дверь – заперто. Начал барабанить кулаками, ногами, звать.

– Лада, Ладушка моя!

Из глубины дома услышал приближающиеся шаги – старческие, тяжелые. Снова замерло сердце – это не Лада, она не могла бы так идти... Дверь распахнулась. На пороге стоял дед Костяш.

– Вот и вернулся, соколик, – сказал тихо, безразлично. – А мы уж и ждать перестали, все жданки поели...

Повернулся и пошел в дом, Всеслав – за ним.

– Дед! Где Лада, где Марьюшка? – спросил свистящим шепотом, так что сам испугался. Дед Костяш только вяло мотнул головой в сторону колыбельки, и Всеслав метнулся туда.

В колыбели спокойно спала Марьюшка и при виде ее личика, ее сладко чмокающих губок, Всеслав успокоился.

– А Лада где?

– Нет с нами голубушки нашей, – как будто через силу сказал дед.

– Как – нет.

– Ни средь живых, ни средь мертвых не сыскали...

– Да где ж она? И что тут у вас случилось, Господи?

– Фряги, – ответил дед, пожевав губами. – Я их помню еще со старых времен. Когда приплыли только мы на остров, они уж раз налетали. Да только тогда бедны мы были, и взять с нас ничего не взяли, а теперь... Многих убили, многих. Как налетели – все черные, зубастые, балакают по-своему – ничего не понять. Лада о ту пору у меня была с Марьюшкой. Оставила у меня в землянке дитя, а сама пошла по грибы, по ягоды. Прождал я так сколько-то, а потом вышел по нужде из землянки и слышу – со стороны деревни крик великий стоит и плач. Думал, не доберутся до нас, за Ладу только боялся, чтоб ненароком не вышла на них.

– Ну! – вскричал Всеслав.

– А они все ж таки нашли нас. Идолов всех порушили, и ведь не для пользы какой, а от лютой злобы. Землянку-то не разглядели, она ведь у меня почитай что нора... Сижу я, и молюсь только, чтоб Марьюшка не заплакала. Найдут ведь в один миг! Да нас-то не нашли, а Ладу, верно, взяли...

– Убили? – спросил Всеслав, холодея.

– Дурья твоя голова! – рассердился дед. – Говорено тебе уже – не нашел я ее среди мертвых. Надо думать, в полон ее увели, красавицу мою. Не разжалобила она злодеев малым дитем, да и сказать им, верно, ничего не могла – они ж нашего языка не понимают.

– Кто ж Марьюшку кормит? – с дрожью в голосе спросил Всеслав.

– Сам кормлю. Сочинил вон бутылочку ей, тряпицу... Хорошо, не всех коров они забрали, кой-какие остались. Дают нам молочко добрые люди, жалеют нас.

Всеслав стоял, окаменев. Он не мог плакать – слезы высохли, стояли комом в горле. Только горькая досада была в душе – как мог не почуять беды? Веселился, детство вспоминал, лопух несчастный! Провеселился...

– Что ж ты замолчал? – подал голос дед. – Аль язык проглотил? Говори, что делать будем, с дитятей-то!

В памяти у Всеслава всплыли слова дяди: «Приезжайте, всем места хватит. Прасковья ждет не дождется, чтоб с ребенком понянчиться».

И, с усилием проглотив ком, сказал: