Читать книгу "Не загоняйте убийцу в угол - Хосе Мариа Гелбенсу"

Мариана с тревогой посмотрела на капитана Лопеса.

Дора с облегчением опустилась на стул в кухне. Только теперь, успокоившись, она поняла, как вымотала ее эта нервотрепка. Сердце еще билось учащенно – таких усилий стоило ей взять себя в руки и позвонить судье, – но во всем теле была приятная расслабленность от сознания выполненного долга. Если бы ей пришлось звонить в полицию, было бы гораздо хуже, а судью она все-таки знала: та приходила к сеньорам, и несколько раз они сталкивались на улице в городке. Потому что Дора понимала: дым над трубой Хижины так просто не объяснишь, но не могла связно рассказать это полицейским. Наверное, она и судье бы не смогла, но секретарь так хорошо с ней разговаривала, так просто, к тому же они и вправду были знакомы, поэтому Дора не стеснялась. Сначала она вроде не придала ее словам значения, как будто не понимала, что ей говорят, но зато потом, когда стала вопросы задавать, то казалось, она вроде и знает-то больше Доры.

Вдруг девушке послышался какой-то странный звук со стороны усыпанной гравием площадки перед домом. Она перебрала в уме всех, кто мог быть внизу, если это ходил человек, и ничего не придумала. Но больше никаких звуков не было, а на подъехавшую машину вроде не похоже, так что Дора успокоилась. Она подумала о Хуаните, и ее снова пробрала дрожь. Она боялась не за себя – за Хуаниту, но боялась так сильно, что страх этот накрывал и ее саму. Дора по-прежнему, вопреки здравому смыслу, твердо верила, что произошло что-то странное, но вполне объяснимое, и надо только подождать – Хуанита объявится. Хотя именно страх заставил ее позвонить судье, и страх заставил ее вспомнить про дым; страх, да еще смутное беспокойство Хуаниты непонятно о чем – та и сама не знала причины, но было ей все время как-то не по себе.

Дора снова услышала какой-то звук и беспокойно заерзала на стуле, прислушиваясь, как гончая. Она не любила оставаться дома одна. Дора не боялась – ведь никогда ничего не случалось, тем более здесь; просто обезлюдевший дом казался ей мрачным и неуютным, и она предпочитала не бродить по комнатам, а уйти к себе, громко включить телевизор и чувствовать себя спокойно, конечно, если не было кого-нибудь, ну хоть садовника, который иногда приходил поработать в саду. Оставшись одна, Дора, если у нее были дела, – глажка или еще что, – открывала дверь в свою комнату и включала там телевизор, или ставила неподалеку маленький приемничек: она любила, чтобы рядом слышались голоса, и совсем не любила тишину, особенно в таком огромном доме, когда ветер или дождь наполняли его звуками, которые тут лучше бы не слышать. Потому что Дора выросла в деревне и не боялась ее звуков, но в чужом доме она чувствовала себя как на ничейной земле. И как уже давно, с прошлого Рождества, она не была у своих! А в Мадриде все по-другому, там звуки неотделимы от дома, и вокруг полно людей и голосов, и Доре становилось спокойнее. Конечно, не всем можно доверять, это Дора прекрасно понимала и умела обходиться с людьми, не то что Хуанита – по ней сразу скажешь, что она никогда не жила в большом городе.

И тут девушка, действительно, услышала какой-то шум, испугалась, застыла, вцепившись в краешек стула, и прислушалась – кто-то ходил по дому и шел сюда.

– Ана Мария? – Дора сразу узнала этот голос. И внутри у нее лихорадочно забилась спиралью паника. – Ана Мария? – повторил Карлос, теперь уже совсем рядом.

Дора вспомнила, что не заперла входную дверь, как делала обычно, оставаясь в доме одна.

Карлос возник на пороге кухни, и по лицу его было видно, что он не ожидал увидеть Дору. Девушка встала и попятилась к стене с таким страхом, что можно было не сомневаться, что у нее в голове. Карлос и не сомневался – он видел ее страх, хотя не понимал его причины. Но ему уже было все равно: он узнал этот страх и эти глаза – он видел их раньше, в Хижине, эти расширившиеся от ужаса зрачки. И в устремленных на него глазах он снова различил, как откуда-то из глубины, сквозь страх, проступает фигура ангела, ангела несчастья, который нисходит к нему, и ведет его за руку это ничтожество, судья. И Карлос схватился руками за голову и закричал, и его пронзительный безнадежный крик слился с криком ужаса вжавшейся в стену девушки.

Эпилог

Кармен Валье пришла из Каштановой долины пешком; она надела дождевик, потому что небо было безрадостно-свинцового цвета, и только в небольшом ярком просвете угадывалось солнце; дул резкий ветер, и погода могла перемениться в любую минуту. Ехать в аэропорт Сантандера было еще рано, и время оставалось, поэтому Кармен отправилась пешком. Медленно, без тени нерешительности она пересекла Холмистое и, миновав въезд в «Дозорное», пошла дальше, вдоль стены усадьбы; толкнув маленькую боковую дверцу, Кармен оказалась около Хижины. Она подошла вплотную к навесу перед входом в домик, образованному выступом крыши, и остановилась. Дом был заперт и, без сомнения, пуст; но тот, кто закрыл его, оставил перед входом кресло-качалку – поскрипывая, оно слегка раскачивалась на ветру. Кармен посмотрела на него со страхом, словно увидела свидетеля, неизменного и одновременно такого неустойчивого; и этот свидетель не отталкивал ее – покачиваясь тут в одиночестве, кресло подчеркивало запустение этого покинутого уголка, куда время от времени врывался только ветер.

Кармен вспомнила, как ее сестра сказала: «Безжалостный убийца». Она пыталась найти в себе хоть какой-то страх, вспоминала, пугая сама себя, но тщетно. Девушка сознавала, что сделал Карлос, она помнила, как близки они были, но осуждение не рождалось в ее душе – Карлос казался ей мертвым, посторонним, совсем чужим.

Кармен стояла перед навесом, не зная, на что решиться, не очень понимая, почему она пришла сюда. Она посмотрела на домик и ужаснулась тому, как быстро он принял безжизненный вид. И в этом внезапном преображении она различала что-то хищное, словно поселившаяся здесь тень беды опустошила все. «Не надейся ни на что», – тихо прошелестело в ее голове, и слова эти призрак произнес голосом Карлоса. И в эту секунду солнце пробилось сквозь свинцовое небо, осветило все вокруг и лицо Кармен, но она этого не заметила – она застыла, завороженная этим голосом; лицо ее исказилось, и она вздрогнула, как от холода, когда выглянуло солнце. Кармен скрестила руки на груди, словно обнимая себя, – так она всегда делала, если у нее что-то болело. В эти минуты внешний мир не существовал для нее – она погрузилась в себя. Солнце тут же спряталось, подул ветер и всколыхнул кресло-качалку, – оно заскрипело.

– Бедный Карлос… – услышала Кармен свой голос.

«Бедный Карлос», – подумала она.

– Да, – рассказывала Мариана Сонсолес, – именно твоя сестра помогла мне догадаться, кто же совершил преступление. У нас было полным-полно разрозненных деталей, осторожных предположений, каждое в той или иной степени верное, но ни одно из них не могло подсказать нам имени убийцы. А то, что рассказала Марта, позволило нам заподозрить конкретного человека, и все косвенные улики сразу сошлись, на наших глазах превратившись в неопровержимые доказательства.

С утра казалось, что день будет дождливым: небо затянули свинцовые тучи и дул порывистый западный ветер, но к обеду прояснилось, воздух стал прозрачным, а все вокруг приобрело такие четкие очертания, что с террасы Марианы они прекрасно видели заросшую деревьями полосу земли там, где заканчивались пляжи Сан-Педро. Мариана смотрела в ту сторону и молчала, как будто ей было тяжело рассказывать, как будто она хотела уйти от настойчивого, устремленного на нее взгляда Сонсолес.