Читать книгу "Вознесение - Лиз Дженсен"

Каковы бы ни были обстоятельства, австралийский акцент всегда вызывает у меня улыбку.

— Пожалуйста. Коляску только переложите.

Обогнув машину, незнакомец открывает пассажирскую дверцу, небрежно роняет пакет мне на колени и одной рукой перебрасывает коляску на заднее сиденье, после чего усаживается и защелкивает ремень.

— Надеюсь, угощение предназначено не мне, — говорю я. — Не люблю лакричные тянучки. А мои племянники вечно дерутся из-за ирисок.

— Бетани просила. Ей лакрица нравится. Нед Раппапорт, климатолог.

Этот невидимый вопросительный знак после каждой фразы — сколько же в нем оптимизма. Пожимаю протянутую ладонь. Рукопожатие у него крепкое, рука — загорелая и мускулистая. Из-под рукава выглядывает вытатуированная ящерка. В былые времена, когда женское начало еще было во мне живо, подобное сочетание качеств вызвало бы во мне очень любопытную реакцию.

— Вы из Австралии?

— Из Брисбейна. Учился в тамошнем универе. — А в перерывах между семинарами конечно же курил травку и носился по волнам. — Но жил я по большей части в Штатах. Работал в НУИОА.

— Что в переводе для непосвященных означает?..

— Национальное управление по исследованию океанов и атмосферы. Хотя я вот уже пару лет как уволился. Надоело. Пятнадцать лет расписывал сценарии климатической катастрофы, и хоть бы кто на них посмотрел. После «Катрины» плюнул и ушел на вольные хлеба. Давайте прокатимся. На съезде налево, потом первый поворот направо. — И, неожиданно чихнув: — Пардон. Аллергия.

Ага. Значит, человеческое нам все же не чуждо.

— Как Бетани? — спрашиваю я и, повернув ключ в зажигании, трогаюсь с места. Несмотря на мои усилия держать себя в руках, я все больше волнуюсь. Одному Богу известно, что у нее там в голове, после двух-то лет взаперти. Разве может климатолог из Брисбейна с татуировкой на бицепсе разглядеть тревожные сигналы?

— Идет на поправку. Ожоги заживают, повязки я менял каждый день. В голове у нее тараканы. Ну, для вас это не секрет, верно?

— Как моральный настрой?

— Зашкаливает.

— Охотно верю, — киваю я на сладости. — Кто-нибудь ее караулит?

— Почти все время. Нам на кольцевую. Днем она бегает по всему дому, но на ночь мы ее запираем, на всякий случай. Розетки у нее в комнате я все вырубил. Если честно, она нам дает прикурить. Все время требует «току». Хотя, может, оно и нормально, я с шизиками раньше не сталкивался. Вот приедем часа через два — если пробок не будет, — и увидите сами. Мы очень рассчитываем на ваше умиротворяющее влияние.

Сжав руль покрепче, анализирую услышанное.

— Значит, поэтому-то меня и позвали? Потому что сами вы с ней не справляетесь?

Контур его профиля меняется.

— Из того, что мне говорили, у меня создалось впечатление, что вы с нами. Выходит, я ошибался?

Тревога в его голосе звучит вполне натурально.

— На роль слепого орудия я не соглашалась.

На загорелом лице появляется застенчиво сконфуженное выражение.

Понимаю. Простите. Мы долго обсуждали этот вопрос и решили, что так будет лучше. Мы и сами не рады, но такой уж сложился консенсус.

— Знаете, я не слишком доверяю консенсусам. Особенно таким, в которых я не участвовала. Кстати, «мы» — это кто?

— Я, Фрейзер и Кристин Йонсдоттир — это одна…

— Знаю, — перебиваю я с излишней резкостью. — Я навела о ней справки.

Покосившись на меня, Нед говорит:

— Фрейзер решил, что, узнай вы о наших планах, ни за что бы не согласились. А если бы и согласились, полиция вас все равно бы вычислила. Если Бетани права, на кону стоят судьбы многих людей.

После Стамбула тут нечего и спорить. И отмахнуться от моральных соображений тоже нельзя. Смотрю на дорогу, силясь подавить эгоистичные мысли и некую горечь.

— Расстроились? — спрашивает Нед.

— Почти нет, учитывая, в каких обстоятельствах состоялось наше с вами знакомство, — отвечаю я светским тоном и в подтверждение одариваю его доброжелательной — сладко-поцелуйной — улыбкой. Будто стюардесса, принимающая от пассажира использованный бумажный пакет. — Так вы сами ее похитили или кого подрядили?

— Виновен, ваша честь. Обошлось без насилия. Жертва не возражала. Напротив.

Могу себе представить. Побег в обществе катастрофомана, любителя футболочных приколов, который к тому же подрабатывает доставкой конфет… Бетани, наверное, решила, что сбылась ее голубая мечта. Одна из.

— А как вы оказались в этом замешаны?

— Мы с Фрейзером — давние приятели. Одно время он тоже подвизался в НУИОА.

И наверное, мне об этом рассказывал. А я, наверное, забыла.

— Ну и где же он теперь?

Физик — рана, в которой я все время ковыряюсь, невзирая на боль. Нет, потому что — боль.

Сделал остановку в Париже, по пути из Бангкока. Кристин с ним вчера разговаривала. — Смотрит на часы. — Сейчас он, наверное, уже в воздухе.

Меня обжигает ревность. Значит, ей он звонит. Оно и понятно — это ее он трахает, а я для него как была, так и осталась орудием. Он меня использует, а я, как наивная дурочка, должна ему содействовать — ради спасения мира, на который мне плевать, и чем дальше, тем больше.

Под ребрами начинает извиваться гигантский, ядовитый червь.

Следующую четверть часа мы едем в молчании.

— А вам не кажется, что все эти разговоры о самопожертвовании — пустые слова?

Идеалист, он, наверное, вообразил, будто я думаю о тех, чьи жизни будут разрушены в результате катастрофы, явившейся Бетани словно далекий безумный мираж. Он же не знает о черве у меня в груди. На самом деле я думаю об одной хорошей своей знакомой — о себе. А так — же о неком физике, чьими стараниями от моего душевного спокойствия остались одни лохмотья, и неизвестно, смогу ли я когда-либо прийти в себя. О потерянной любви, об обманутом доверии, об отсутствии рамп на затопленных опустевших землях, об утраченных надеждах и практических невозможностях, о беспомощности, которую чувствуешь в бесконечном, темном туннеле, где тебя бросили с парой бесполезных ног.

— То есть это вы так считаете? — спрашивает Нед, бросив на меня испытующий взгляд.

Глубокий вдох и мед ленный выдох — как я учу людей на курсах релаксации.

— Я такой же человек, как другие, и ответа у меня нет, — говорю я, глядя на мелькающие за окном поля кукурузы. — Ван Гог покончил с собой после того, как нарисовал такой же пейзаж.

Хотите, остановимся.

— Не нужно, — говорю я, собрав себя в кучу. Этот человек явно не подозревает о моих отношениях с физиком. Изображаю улыбку. — В чем смысл открытки с волынщиком?