Читать книгу "Мертвецы живут в раю - Жан-Клод Иззо"

Долго я не смогу оставаться в таком виде. За дверью земля продолжала кружиться. Но на планете стало несколькими подонками меньше. Наступил новый день, но ничего не изменилось. За стенами дома все по-прежнему пахло гнилью. С этим я не смогу ничего поделать. Все это называлось жизнью, эта смесь ненависти и любви, силы и слабости, насилия и безучастности. И меня в этой жизни ждали. Мои начальники. Ош, Черутти. Жена Пероля. Дрисс, Кадер, Жасмин, Карина. Мулуд. Маврос. Может быть, Джамель. Мари-Лу, которая меня целует. И Бабетта с Онориной, которые тоже меня целуют.

Теперь я располагал досугом. Но нуждался в тишине. Мне не хотелось двигаться, еще меньше — говорить. У меня было рагу, два помидора и три кабачка. По меньшей мере полдюжины бутылок вина. Едва початый блок сигарет. Достаточно виски «лагавюлен». Я мог продержаться еще одну ночь. И день. Может быть, и вторую ночь.

Теперь, когда я поспал, когда избавился от отупения последних суток, на меня пойдут приступы химеры. Они уже явились. В танце смерти. Я лежал в ванне, курил, рядом со мной стоял стакан виски. На мгновение я закрыл глаза. Они тотчас все собрались. Какие-то бесформенные массы, хрящеватые и окрашенные кровью. Под присмотром Батисти они живо откапывали тела Маню и Уго. И тело Лейлы, срывая с него одежды. Мне не удалось вскрыть могилу, чтобы спуститься туда их спасти. Вырвать их у этих монстров. Мне было страшно опустить ногу в черную дыру. Но у меня за спиной стоял Ош, держа руки в карманах, и пинками подталкивал меня вперед. Я высунул голову из воды. Глубоко вздохнул. Потом ополоснул лицо холодной водой.

Я стоял голый со стаканом в руке и смотрел в окно на море. Беззвездная ночь. В этом мне очень повезло! Я не смел выйти на террасу, боясь столкнуться с Онориной. Я вымылся, тщательно вытерся, но запах смерти по-прежнему пропитывал мою кожу. Смерть гнездилась в моей голове, что было гораздо хуже. Бабетта спасла мне жизнь. Ош тоже. Бабетту я любил. Оша я ненавидел. Я так ничего и не ел. И даже шум волн был мне невыносим. Раздражал меня. Я проглотил две таблетки лексомила и снова лег.

Встав на следующее утро часов в восемь, я сделал три вещи. На террасе я выпил с Онориной кофе. Сначала мы говорили о том о сем, потом о погоде, о засухе и лесных пожарах, что уже начались. Затем я написал письмо с прошением об отставке. Четкое, короткое. Я не слишком ясно соображал, кто же теперь я, но ясно, что уже не полицейский. После чего я плавал тридцать пять минут. Не спеша. Не напрягаясь. Выйдя из воды, я посмотрел на мою лодку. Однако браться за нее еще не пришло время. Я должен был отправиться на рыбалку, чтобы наловить угощение для Пероля, его жены и дочери. Теперь у меня не было причины рыбачить. Может быть, завтра. Или послезавтра. Вкус к рыбалке вернется. И вместе с ней вкус к простым радостям. Онорина наблюдала за мной с верхней площадки лестницы. Ей было немного грустно видеть меня в таком состоянии, но она ни о чем меня не спросит. Она подождет, пока я сам все расскажу, если захочу. Она ушла к себе в дом раньше, чем я поднялся наверх.

Я надел походную обувь, взял фуражку и захватил рюкзак, куда засунул термос с водой, мохнатое полотенце. Мне было необходимо походить. Дорога вдоль бухты всегда успокаивала мое сердце. Я задержался у торговца цветами на круглой площади Мазарг. Выбрал дюжину роз и попросил доставить их Бабетте, приложив записочку: «Я тебе позвоню. Спасибо». И стремительным шагом пошел в сторону перевала Жинест.

Я вернулся поздно. Я ходил до изнеможения. От бухты к бухте. Потом я плавал, нырял, забирался на скалы. Давал нагрузку на ноги, на руки. На все мышцы. И дышал. Вдох, выдох. Выбросить вперед ногу, потом руку. И опять ногу и руку. Выгнать с потом все нечистоты, много пить, снова потеть. Перезарядка организма кислородом. Полная. Теперь я мог возвращаться к живым.

Мята и базилик. Их запах проник в мои обновленные легкие. Сердце неистово забилось. Я глубоко дышал. На низком столике стояли горшочки с мятой и базиликом, которые я поливал каждый раз, когда заходил к Лоле. Рядом, на полу, полотняный чемодан и другой, поменьше, из черной кожи.

Лола появилась в проеме двери на террасу. В черных джинсах и черной майке. Ее кожа, отливающая медью, блестела. Она нисколько не изменилась. Осталась такой, о которой я не переставал мечтать. Она, неизменная, прошла сквозь время. Ее лицо озаряла улыбка. Ее глаза были устремлены на меня.

Взгляд Лолы, смотрящий на меня.

— Я звонила. Никто не отвечал. Звонила раз пятнадцать. Я взяла такси и приехала.

Мы так и стояли друг против друга. Нас разделяло меньше метра. Стояли как вкопанные. Опустив по швам руки. Словно изумленные тем, что мы вновь видим друг друга. Стояли живые. Робкие.

— Я рад, что ты здесь.

Надо что-то говорить.

Я выдал столько банальностей, что их просто больше быть не могло. Жарко. Надо принять душ. Ты давно приехала? Есть хочешь? Выпьешь? Музыку не хочешь поставить? Может, виски?

Она снова улыбнулась. Конец банальностям. Она села на диван перед горшочками с мятой и базиликом.

— Я не могла их там оставить. (Она опять улыбнулась.) Ведь только ты их поливал.

— Надо, чтобы кто-нибудь это делал. Ты не считаешь?

— Я считаю, что я все равно вернулась бы. Поливал ты их или нет.

— Поливать их означало кормить духа — хранителя дома. Это ты нам говорила. Там, где живет дух-хранитель, и другой недалеко. Больше всего я нуждался в том, чтобы ты жила. Чтобы я мог идти вперед. Распахнуть двери вокруг меня. Я жил в затхлости. Из-за лени. Мы всегда довольствовались малым. Однажды нас начнет устраивать все. И мы думаем, что это счастье.

Она встала и подошла ко мне. Своей воздушной походкой. Я раскрыл объятия. Мне больше ничего не оставалось, как прижать ее к себе. Она поцеловала меня. Ее губы обладали бархатной нежностью роз, посланных утром Бабетте, и были почти такого же темно-красного цвета. Ее язык слился с моим. Никогда раньше мы так не целовались.

Мир снова приходил в порядок. И наши жизни. Все, что мы потеряли, загубили, забыли, наконец, обретало свой смысл. От одного поцелуя.

Поцелуя Лолы.

Мы съели подогретое рагу, которое я чуть-чуть приправил оливковым маслом. Я открыл бутылку «терране», красного тосканского вина, что я приберегал для особого случая. Это была память о поездке с Розой в Вольтерру. Я рассказал Лоле обо всех событиях. Со всеми подробностями. Создавалось впечатление, что мы развеиваем прах покойника. И ветер уносит его.

— Я знала. Про Симону. Но я не верила в любовь Маню и Симоны.

Я больше не верил в любовь Маню к Лоле. Я уже ни во что не верил. Когда приехал Уго, я понял, что все заканчивается. Он вернулся не из-за Маню. Он вернулся ради себя. Потому что он устал гоняться за собственной душой. Ему был необходим настоящий повод, чтобы умереть.

— Ты знаешь, я убил бы Маню, останься он с Симоной. Не из любви. Не из ревности. Ради принципа. У Маню больше не осталось принципов. Добро, вот к чему он еще мог обратиться. А на зло он уже был не способен. Но ведь так жить нельзя.