Читать книгу "Ядовитая боярыня - Дарья Иволгина"

Пленница пришла в церковь в сопровождении старенькой монахини, которая семенила за ней следом, поглядывая из стороны в сторону — как будто зорко следила: не высунется ли откуда-нибудь из тайного места злобный бес? А не дать ли проклятому по носу вот эдаким кулачком?

Настасья действительно была так похожа на Севастьяна, что Гвэрлум невольно вздрогнула и подалась вперед. Знакомое лицо чуть смягчило выражение при виде нищей странницы, но во взгляде не выразилось узнавания, и Настасья прошла мимо.

Гвэрлум поклонилась ей. Девушка еще раз обернулась, удивленно подняв бровь, а потом опустилась на колени перед образами и вся погрузилась в молитву.

Старушка монахиня встала рядом с ней.

Наконец храм заполнился. Началась служба. Пользуясь толчеей, Гвэрлум прокралась поближе к Настасье. Монахини молились отдельно от мирянок, но все же добраться до узницы стало возможно.

Гвэрлум взяла платочек, связала его узелком и бросила, целясь Настасье в голову. Почувствовав толчок, та обернулась. И снова увидела незнакомую нищенку, которая поклонилась ей.

Гвэрлум показала пальцем на себя, потом на Настасью и несколько раз кивнула. Настасья плотно сжала губы, опустила глаза и отвернулась. Она решила, что над ней решили посмеяться.

Гвэрлум потихоньку выбралась из храма и устроилась на паперти в ожидании, пока служба закончится.

Ждать ей пришлось долго. Наконец народ повалил из храма. Несколько монахинь миновали нищенку, а после вышла и Настасья. Она ступала осторожно, то и дело осматриваясь. Видно было, что Гвэрлум ее смутила, и она очень не хочет вновь повстречать эту странную, назойливую женщину. Маленькая старушка, матушка Николая, семенила следом за своей подопечной.

Гвэрлум была тут как тут. Настасья отшатнулась, когда нищенка подскочила и метнулась к ней.

— Что тебе нужно, бедняжка? — спросила она дрожащим голосом.

Матушка Николая сердито смотрела снизу вверх на обеих девушек.

Гвэрлум поклонилась ей до земли.

— Благословите, добрая матушка, сказать несколько слов!

Настасья не поняла, что речь эта обращена к ней самой. Она невольно обернулась на матушку Николаю и робко проговорила:

— Матушка — глухая, сестра. Она плохо слышит тебя. Если ты хочешь что-то сказать, говори мне, а я донесу это до матушки…

— Эта матушка к тебе приставлена? — быстро спросила Наталья. — Вот оно что… Сделай милость, сестра, закрой лицо руками, как будто я огорчила тебя… И слушай. Ты — Настасья Глебова?

Не рассуждая, Настасья поднесла к лицу ладони и уткнула в них лицо. Каждый новый день приносил в ее жизнь новые странности, и она решила про себя, что не будет задавать вопросов.

— Я Настасья Глебова, — прошептала она, чувствуя, как слезы подступают к горлу.

— Меня прислал твой брат Севастьян, — быстро проговорила Наталья. — Он жив, здоров и хочет, чтобы ты вышла из монастыря… Ты согласна?

— Я бы все на свете отдала, лишь бы обнять брата и снова жить со своей семьей, — шепнула Настасья и разрыдалась.

Матушка Николая, видя, что нищенка огорчила ее подопечную, подскочила к Наталье и оттолкнула ее.

— Уходи! — прикрикнула она. — Не приближайся к сестрице — видишь, ты печалишь ее…

Затем она схватила Настасью за руку и потащила за собой, ворча на ходу. Настасья разок только оглянулась и кивнула. Гвэрлум увидела на бледном заплаканном лице молодой монахини выражение робкой радости.

Половина дела сделана — согласие Настасьи получено! Гвэрлум осторожно проследила за матушкой Николаей и пленницей. Те быстро петляли между розовыми кустами, украшающими территорию монастыря, и маленькими строениями, в которых размещались мастерские и трапезная, а также жили сами монахини. Наташе Фирсовой, можно сказать, повезло: она приметила, как матушка Николая шмыгает в дверь одного неприметного домика — уже в тот миг, когда старушка закрывала за собой.

Покрутившись на месте несколько секунд и старательно запоминая приметы, Гвэрлум торопливо ушла. Уже темнело, и следовало найти себе место для ночлега. В странноприимном доме нищие, пригретые матушками Девичьего монастыря, теснились в просторном длинном помещении на тюфяках, постеленных прямо на пол, а то и прямо на голых досках. Наталья заняла место возле выхода, чтобы после наступления темноты незаметно выбраться наружу.

Она лежала без сна, перебирая в мыслях впечатления сегодняшнего дня. Так и стояла перед глазами Настасья, пугающе похожая на своего брата, — недоверчивая, встревоженная. Хорошо бы у нее хватило решительности, не то она все испортит.

Матушка Николая, стражница при узнице и одновременно с тем ее пестунья… Интересно, заподозрила старушка что-нибудь или попросту сочла настырную нищенку сумасшедшей приставалой?

Скорее, второе, решила Гвэрлум. Вряд ли здесь подозревают, что Настасью кто-то хочет выкрасть. За Севастьяном самим ведется охота — он на Москву не сунется, рассуждают они. А больше у Настасьи никого нет. Дядюшка — не в счет. Дядюшка, если захочет, может забрать ее на вполне законных основаниях. Да только он ради детей своего покойного брата-преступника и пальцем пошевелить не хочет, и об этом каждому известно.

Когда тьма покрыла монастырь, Наталья тихо встала и выскользнула за дверь странноприимного дома. На это, если и заметили, не обратили внимания: кое-кто выходил по нужде и прежде. Подобравшись к стене, Наталья тихо свистнула.

И тотчас, словно в ответ на этот свист, в темноте ожил тяжелый колокол. Печально ударил он — раз, другой… Гвэрлум замерла у стены, ни жива ни мертва.

Ночь ожила, наполнилась шагами, вздохами. Невесомые темные тени потянулись сквозь сумрак. И хоть черна была ночь в этой приземистой Москве, не знающей электричества, а тени были чернее.

Живые сгустки мрака шевелились совсем близко от Натальи. Громада церкви, которая сейчас казалась куда огромней, чем днем и вечером, постепенно поглощала их одну за другой. Из недр храма послышалось тихое пение.

«Ночной молебен», — догадалась Гвэрлум. Она с облегчением вздохнула, обернулась — и едва не вскрикнула: одна из таких теней безмолвно маячила прямо перед ней. Быстро взяв себя в руки, Наталья поклонилась ей.

— Нашла Настасью? — прошептала тень мальчишеским голосом. Теперь, в темноте, когда глаза не обманывались внешним сходством брата и сестры, Наталья отчетливо слышала мужские интонации в высоком, еще не сломавшемся голосе.

— Слава Богу, это ты! — обрадовалась Гвэрлум. — Да, твоя сестрица здесь. — И, догадавшись, какая мысль бьется в уме юноши, добавила чуть снисходительно: — Она здорова, только очень печальная.

Севастьян тотчас сделал вид, что именно это обстоятельство беспокоит его меньше всего.

— Где ее келья? — спросил он деловито. — Идем.

— При ней старушка-охранница, — сообщила Гвэрлум, семеня рядом с «монахиней». — Но она, к счастью, глухая.