Читать книгу "Дело о пропавшем талисмане - Катерина Врублевская"

— Подождите, Александр Григорьевич, — остановил его Карпухин, — что значит «назначить»? Павел — законный сын Екатерины от Петра Третьего и по всем законам, божеским и человеческим, должен был наследовать корону.

— То, о чем вы говорите, есть следствие Земского Собора 1613 года, когда соборяне поклялись соединить свою судьбу с Романовыми. Но император Петр Великий своим указом постановил: царь имеет право назначить себе наследника, даже ущемив при этом интересы прямых родственников.

Лучшие люди тогдашней России входили в масонские ложи: это Никита Панин, воспитатель наследника престола, его брат Петр, такие звучные аристократические фамилии, как Куракин, Репнин, Кутузов, Гагарин и многие-многие другие. В этот период первейшая задача братьев состояла в том, чтобы оберегать и наставлять Павла, советовать ему, неопытному в государственных делах, как поступить в той или иной щекотливой ситуации, и ни в коем случае не бросать его на произвол судьбы.

Как только цесаревич стал венценосным государем, его болезненные наклонности, с которыми Никита Панин, как воспитатель, успешно справлялся, вылезли на божий свет. Свое царствование государь Павел Первый ознаменовал тем, что приказал городовым бегать по улицам и срывать с прохожих круглые шляпы, а также резать фалды фраков. Это было неслыханным попранием прав благонамеренных жителей столицы. Он хотел уподобиться великому Петру, резавшему боярам бороды, дабы уничтожить косность и отсталость, а вместо этого выставил себя на посмешище.

— И не захотев терпеть выходки помазанника божьего, ваши масоны, те самые, что со звонкими фамилиями, однажды ночью проникли в Михайловский замок и задушили государя. Не так ли, Александр Григорьевич? — спросила я, не желая дальше слушать анекдоты «времен Очакова и покоренья Крыма». Мне хотелось знать роль Пурикордова во всей этой истории, а не разбор поведения императора Павла.

— А что прикажете делать, дорогая Аполлинария Лазаревна? Пустить Россию на самотек? Под откос, как паровоз, сошедший с рельсов? Чтобы ею правил безумный монарх? — удивительно, что Пурикордов даже не отрицал роль своих любимых масонов в заговоре против императора.

— Г-н Пурикордов, мы сейчас с вами здесь не для того, чтобы оценивать ходы истории. Еще раз обращаюсь к вам с просьбой: расскажите, как ваши приоры и прецепторы замешаны в тройном убийстве, совершенном в этом доме? Какова их роль в этой трагедии?

— Никоим образом не замешаны! — горячо воскликнул Пурикордов.

— Тогда как объяснить здесь ваше присутствие, как «вольного каменщика»? — настаивала я. — Или вы всего лишь скромный музыкант, обязанный Иловайскому?

— Как вам сказать…

— Не надо снова вопросов, уважаемый Александр Григорьевич! Почему вы заставляли Косареву следить за хозяином дома?

— Хорошо, — решился Пурикордов. — Все дело в том, что Иловайский внезапно разбогател. Он был членом ложи в должности мастера — собирателя благотворительных взносов. Дело это серьезное и ответственное: человек, вышедший на охоту за деньгами, должен обладать абсолютной честностью и умением очаровывать собеседника. Все это у Сергея Васильевича было с лихвой. Особенно у него хорошо получалось убеждать богатых вдовушек — да я сам рассказывал вам о графине Бьянке Кваренья-делла-Сальватти, вот только скрыл, что она отдала на наше благородное дело фамильные драгоценности и скрипку Амати. Иловайский предстал перед ней в образе русского карбонария — ведь не все ли равно, кто: угольщик, каменщик? И пылкая графиня без сожаления рассталась со своей фероньеркой[48]— только бы помочь милому Серджо, рубящего в капусту тиранов.

Иловайский все вырученные деньги и ценности сдавал в кассу ложи, ничего не утаивая. Но однажды он прислал в ложу письмо, в котором просил годовой отпуск для устройства личных дел. Ему позволили, хотя и с некоторой неохотою.

За этот год Сергей Васильевич приобрел разрушенный особняк, заплатив за него немалые деньги, источник которых не установлен, привел его в порядок и переехал туда с дочерью из Москвы, с которой проживал в маленькой квартирке на Смоленско-Сенной площади.

Спустя некоторое время он женился и пригласил меня в числе других гостей на день рождения супруги. Мне было поручено узнать, не готов ли он вернуться к своей прежней успешной деятельности: ложа намеревалась послать его в Северную Америку — там широко разрослись масонские организации, и внедрение Сергея Васильевича могло бы принести реальную пользу. А когда стало известно, что последним владельцем особняка был барон Шпицберг, казначей масонской ложи, то подозрительность прецепторов к поведению Сергея Васильевича только усилилась. Я должен был найти связь между Шпицбергом, его старым домом, и Иловайским. Но я не успел, и г-жа Косарева, призванная следить за новым хозяином дома, ничего особенного за ним не обнаружила. Мы потерпели полное фиаско.

Ложе было невыгодно лишаться такого ценного агента, поэтому ума не приложу, кто стоит за этими убийствами?

Пурикордов замолчал, мы молчали тоже.

— И что же теперь будет? — спросил Карпухин и кивнул на Перлову. — Полицейский все не едет, а она привязана. Развязать, перенести вместе со стулом в ее комнату, привязать к кровати? Что делать?

— Пить… — прошептала Перлова. — Дайте мне пить.

Бросившись к графину, я налила воды в стакан и поднесла его к губам Ангелины Михайловны. Она отпила немного, захлебнулась и закашлялась.

— Освободите мне руки, — попросила она. — Клянусь, я не сделаю вам ничего плохого.

— Но вы набросились на меня с ножом! — возразила я.

— Промахнулась… Никогда не совершала ошибок, а тут промахнулась, — горько промолвила она. — Мне уже не вернуться на прежнее место…

Я с сомнением оглянулась: Карпухин и Пурикордов отвели глаза, а я решительно нагнулась и принялась отвязывать узлы на спинке стула.

— Спасибо, — тихо сказала Перлова и со стоном принялась растирать затекшие пальцы. — Прикажите им уйти, я хочу только с вами разговаривать, Полина.

— Ни в коем случае, — вмешался Пурикордов. — Она очень опасна!

— Дайте мне еще воды, — попросила она, не обращая внимания на негодующего скрипача.

Дрожащей рукой Ангелина Михайловна приняла у меня стакан и вдруг молниеносно отвернула камень одного из перстней, высыпала в воду порошок и залпом выпила. Карпухин бросился было к ней, чтобы выбить стакан из рук, но не успел — она проглотила большую часть воды, а та, что осталась, окрасилась в светло-лиловый цвет.

— Этим ядом вы отравили Иловайского? — спросила я, хотя сохранить спокойствие мне удалось с неимоверным трудом.

— Да, — кивнула она.