Читать книгу "Хранитель понятий - Александр Логачев"

– Вы не находите, Мак-Набс, что русский театр чересчур демократичен? – подметил доктор Роберт Ливси. – Дозволено чрезмерно много для нецивилизованной страны. Не мешало бы вести запрет на сотовые телефоны. А то это просто... – англичанин не выучил еще замечательно пригодного к случаю русского слова «беспредел», – ...полный непорядок, Мак-Набс. Почему из зала не выводят зрителей, которые громко говорят? Почему, когда уже поднимается занавес, по залу еще ходят и без конца пересаживаются? Я не имел счастья бывать в шотландских театрах... Может быть, Англия – это последний бастион цивилизованного театра?

– На вашем, английском, месте, дорогой доктор, – прошептал Мак-Набс, – я бы спросил себя, а почему вас не вывели после вашего долгого Черчиллевского монолога на повышенных тонах?

На сцене началась бурная и полная опасностей древнерусская тусовка. Садко, на несколько столетий опережая Жака Кусто, и без команды вписался в пучину морскую. И тепеоь вокруг него плясали какие-то жабы со стройными ножками. Но не на ножки пялились верные Шраму Багор с Ридикюлем.

– Век воли не видать, подаст он какой-нибудь знак, Ридикюльчик, – скрипел железно-золотыми зубами Багор, крутя настройку бинокля. – Чтоб мне свариться, будет...

– Если применить метод сведения дебета с кредитом... – задумался вслух Ридикюль.

– Применяй, братан, – разрешил Багор. – Только без мочилова.

– Шрам не шелохнется. Даже нога на ногу не перекидывает?.. – тоже прикипел бровями к биноклю соратник.

– Чисто так, – горячо поддержал Багор, жадно ловивший рассуждения умника Ридикюля, – как заспиртованный.

– Лишь пальцами теребит программку?..

– В натуре так! Правильный метод, Ридик! Шрам только листиком шуршит, чтоб мне свариться!

Свариться Багор мог запростяк. Под потолком, среди светильной аппаратуры по кайфу было только фонарщику в шортах и в футболке с надписью «Ла-Скала». Зачаленные в зимние шмотки Багор с Ридикюлем тонули в поту. Но разве могли верные хлопцы не попытаться выручить Шрама из Вензелевого плена, если такой чистый мизер, да еще со своим заходом сам в руки подвалил?

А дело было так: когда поенный Шрам вызвал Ридикюля в Вензелевы апартаменты писать полный отказ от управления «Гостиным двором», то, как бы между прочим, трижды косякнул на лежащие особняком в вазочке театральные билеты. Ридикюлю подсказки хватило.

– Зачем ему так настойчиво шуршать программкой? И... И...

– Что? Что? Заело?

– Ну да! – Ридикюль отклеился от бинокля и хлопнул Багра по плечу. – Да! Он повторяет переборы. Упорядоченность, код! Вот он, знак, Багор! Чтоб мне свариться!

Так и было. Шрам сидел, окруженный Вензелевскими заботами, будто вышедшая ночью прошвырнуться малолетка хулиганами. Шрам сидел очень ровно и только пальчиками по программке посылал в пространство сигналы SOS. А Вензеля не хуже язвы двенадцатиперстной кишки продолжали разъедать сомнения и недоверия.

– Последние минутки остались. Поклянись, Сереженька, памятью покойной мамаши, что ты мне не соврал ни единым словом, – будто гадюка вокруг сурка, накручивал кольца старец и ипохондрически вычесывал пальцами блох и искры из кошачьей шерсти.

– Чтоб я сдох, – в который раз побожился Шрам. Вот ведь как забавно, он в натуре не парил мозги Вензелю. Но сейчас не следовало заводиться на занудство старого пердуна, а следовало телеграфировать в окружающий мир сигналы бедствия. Таятся же где-то в зале верные Шрамовы бойцы.

– Смотри, что с тобой будет, если дуришь, – любитель психологических этюдов Вензель вдруг из кармана развернул веером перед Серегой стопку фоток. На фотках компьютерному гению Антону отчекрыживали циркулярной пилой кисти рук (Так вот каким дуплетом Вензель узнал про Апаксина!). Но и на страшные картинки не дернулся только побелевший кожей Сергей. Продолжал отсылать SOS.

– Хы, чмо какое! – Бикса вытянул палец над сиденьями, целясь в торжественного выступившего на сцену морского царя. – Чисто бомж!

– Может, хоть этот хмырь чего путевое споет, – вздохнул Букса. – Может, заслать ему сотку баксов, пусть забубенит «Братва, не стреляйте друг в друга».

– Тогда уж «Владимирский централ», – вякнул против Бикса.

Через четыре ряда наискосок от крутых меломанов запиликала мобила у Харчо.

– Слышь, – счастливо хрюкнул в наушнике Палец, – Ты небось тащишься. Этот морской царь – вылитый душман, типа только из аула! – а ведь в глубине селезенки не очень радовался Палец. Особенно, когда ему донесли, что все-таки спецом Харчовый глист Хамид накупил билетов на три кишлака. Верняк, какую-то каверзу Харчо затевает.

Харчо выругался на родном наречии и вырубил трубу. Этот Палец совсем в театре отморозился, спецом на нервы плющит, клянусь. Под шутника канает, а сам подляну точит, вах...

Чтоб успокоиться, Харчо глянул в бинокль на большую трибуну с земляками. Там, кончено, не грустили, как внизу. Земляки хлопали друг друга по плечам, размахивали руками, целовались, туда-сюда ходили. Туда-сюда мельтешила старая женщина, от нее уважительно отшатывались. Вах, почему не пойти к землякам, да? Больше друзей, больше верных кинжалов.

А на сцене все пели, да так громко, как перекликиваются в горах чабаны. А на горной высоте, под куполом, два альпиниста пытались разгадать Шрамовы шарады.

Стекляшки бинокля крупняком казали Шрамовы пальцы.

– Не морзянка, – устало приговорил Ридикюль.

– Ах ты! – Багор в сердцах хрястнул биноклем об пол, – Багру требовалось конкретно размагнититься, – Чего пялишься! – он пихнул фонарщика, заслушавшегося арией Садко, в надпись «Ла-Скала».

Гиперболоидно узкий луч осветительного «пистолета» мотыльнулся от сцены на зал и замер, выхватив в партере Гайдука.

Ослепленный Гайдук нервно натирал за пазухой пятерней рукоять «макарова». «Вычислили, суки!». Из-за слез Гайдук не видал, в кого шмалять. «Может, менты сели на хвост по вчерашнему фраеру?! Не дамся!»

– Гайдук, падла, – устало доложил Жора-Долото Вензелю, – и этот туда же!

Блин света пополз обратно на сцену, по пути задев терзающуюся супружескую чету в партере:

– Не надо, Димусик, – прокурлыкала жена. – Новый год. Меня пожалей.

– Долг, – муж снял очки, чтоб быть к жене поближе, и дохнул в любимое замшевое ушко тихо-тихо, тише, чем крадется в нору мышь с ворованным зерном. – Долг офицера милиции.

Майор Орлович попал на долг случайно. Дернуло ж опять покинуть любимый Пушкин. Сколько раз выезжал – одно лишь горе на беде и беда на горе. Казалось, всего-то собрался в театр жену выгулять под праздники – ну, где тут поскользнешься? Ан нет...

Если б не опоздали к началу, Орлович схватил бы ситуацию до усадки в зале, сбегал бы к аппарату городской связи и – пусть начальство думалку нагревает. Но майор торопился на места и бдительность не включал. Лишь когда по коленям выходных брюк, извинясь, прошуршал пиджаком пробиравшийся к своему месту Гера-Панцирь, находящийся в розыске по тройному убийству в Павловском парке, тогда Орлович перестал быть зрителем и вернулся в менты.