Читать книгу "Я сам себе дружина! - Лев Прозоров"

Анбал помолчал, потом так же молча отвесил ещё поклон и пошёл прочь, окружённый всё тою же небольшой толпою из своих людей, настороженно озирающихся на расступавшихся перед ними кольчужников.

А вождь вдруг повернулся к Мечеславу и приглашающе кивнул вятичу на место перед собою.

Глава XVII

О правде большой и малой

Мечеслав шагнул вперёд.

Голубые глаза вождя пытливо разглядывали его.

– Вот не могу решить, вятич, – медленно сказал он, меряя Мечеслава взором. – Ты больше мне должен, или я тебе.

– Это ты неплохо придумал, вождь, – отвечал Мечеслав, сын Ижеслава, меряя русина взглядом в ответ, – толковать с купцами про правду и кривду, а с воином – про долги.

– Ты знаешь, с кем говоришь, вятич? – негромко произнёс седоусый, упираясь в Мечеслава ледяным взором единственного глаза поверх правого плеча вождя.

– А ты знаешь, с кем говоришь ты? – конечно, до такой пурги на карачун[17]во взоре Мечеславу было далеко, но старался он честно. – Я Мечеслав, сын вождя Ижеслава, и не стоит разговаривать со мною, как со своим отроком!

– Сын вождя? – хмыкнул молодой дружинник, стоявший обок седоусого. – И где ж твоя дружина?

– Я сам себе дружина! – яростно отчеканил Мечеслав. Видят Боги, за последние дни он уже устал от этих слов – но ведь его все только об этом и спрашивали!

Справа фыркнули. Мечеслав гневно повернулся туда и наткнулся на весёлый взгляд Вольгостя. Тот, нисколько не смутившись, подмигнул знакомцу.

– Ты, Вольгость, – негромким голосом сказал одноглазый. Негромким, но голос его звучал вытягиваемой из сапога плетью. – Ещё найдёшь повод посмеяться. Погоди, сразу после вятича будем говорить с тобою.

Улыбка Вольгостя растаяла быстрей, чем снежинка в дыму костра.

– Так что ж мне с тобой делать, сын вождя? – снова заговорил русин с золотой серьгою. – Из-за тебя мы слишком рано выдали себя, подступая к торгу. И за это тебя стоило б наказать. Но мои люди говорят, что ты спас мне жизнь, и будет бесчестьем не наградить тебя.

– Кто ты, чтоб наказывать меня или награждать? – негромко спросил Мечеслав. – Я не твой. Мне нет дела до тебя и твоего суда. Я пришёл сюда спасать женщин своего народа, женщин из села, что было под моей рукою. Их увели хазары. Я хочу их спасти. Ничего другого мне не надо. А идти за ними, похоже, придётся в хазарскую землю. Хочешь меня наказать – отпусти меня, потому что я не знаю, сумею ли я их вызволить, а жить, не сделав это, я не смогу. Хочешь наградить – отпусти меня. Мне не нужно другой награды, кроме того, чтобы мне дали возможность спасти их – или погибнуть, спасая.

Стало тихо. Русины смотрели на Мечеслава, и смотрели как-то… странно. И молчали.

Молчал и их вождь с золотою серьгой в ухе. Молчал и смотрел вниз. А потом поднял глаза на Мечеслава. И тот понял, откуда принесло искры, блестящие в глаза его дружинников.

Потому что увидел – костёр.

– У меня, сын вождя, есть для тебя наказание тяжелее и награда выше. Ты идешь драться против стражников и торговцев рабами. Я поставлю тебя против всех полчищ Итиль-Кагана. Ты хочешь освободить нескольких невольниц. Я дам тебе спасти всех – всех, кого уже увели, и всех, кого хотят увести ещё. Я предлагаю тебе место под моими знамёнами, – так же негромко ответил человек с костром в глазах.

Всех? Как это – всех?

Хазария.

Солнце, встающее над нею из земель хвалисов и торков и закатывающееся за Доном-рекой. Простёршая жадную пятерню кагановой звезды от веси[18]в полуночных лесах до Хвалисского моря и Касожских гор. Считающая бойцов не сотнями даже, не тысячами – десятками тысяч. Наступившая на шею племенам и народам, бесчисленным, как песок. Сжавшая по-хозяйски перепутье едва ли не всех торговых дорог, какие ни есть на земле, с каждой взимая мыто. Чудо-юдо, чьи хищные головы застят солнце, чьи пасти ежегодно жрут жизни и судьбы – людей, а то и целых родов. Снеси одну – чиркнет страшилище пальцем в пламени золота и драгоценных камней, и на месте отрубленной головы вырастет новая, а то и две.

Кем… кем надо быть, чтоб не мечтать о его погибели – мечтает-то мало не всякий, кто знает о Хазарии и сам притом не хазарин! – а самому собираться уничтожить его?

Кто ты, русин с кострами в глазах?

Ты… сумасшедший?

Русин захохотал, золотая серьга с жемчужинами и красным камнем закачалась в мочке, и Мечеслав понял, что последние слова произнёс вслух.

– Ну, дядька. – Русин повернулся к седоусому. – Как тебе это нравится? Меня называет сумасшедшим парень, вздумавший лезть хазарам в пасть за несколькими девками!

Взгляд единственного глаза седоусого «дядьки» ясно засвидетельствовал – это не нравилось ему никак. Совсем. И если бы не молодой парень с золотою серьгой в ухе, которому одноглазый старый хищник по какой-то не очень понятной Мечеславу причине подчинялся, вятич бы дорого заплатил за свои слова.

А Мечеслав вдруг вспомнил, что перед ним сидит человек из народа, до появления которого в этих местах держава каганов казалась не то что несокрушимой – неуязвимой.

Долетали какие-то слухи о том, что где-то, на полудне, хазарский меч бывал и выбит из смуглых лап – но не тут. Не на севере. Здесь казалось, что власть хазар – навсегда.

А потом откуда-то с полуночи стали приходить небольшие ватажки странных людей на ладьях.

И славянские народы, славшие живую дань Итилю, один за другим отказывали каганам в покорности. Один за другим переставали посылать своих светлокосых дочерей в руки торговцев людьми. А наёмники, посланные усмирить дерзких, встречались с живой стеною красных щитов с Соколом и Яргой.

Когда отпал далёкий Киев, в Итиле даже, говорят, не обеспокоились. Тем паче что новые хозяева полян увязли в войнах с соседями, а потом и вовсе погибли от рук вождя-соплеменника. Склоки дикарей… скоро можно будет снова послать туда людей за данью.

Но новый, убивший прежних, вождь, которого звали Освободителем и Вещим, решительной рукою отнял у Хазарии землю радимичей и северы и выгнал мытарей из земли вятичей, спалив Казарь. Он ударил – и в прах легли белокаменные крепости, державшие за глотку славянские роды по левому берегу Днепра. Легли, и не поднялись больше.

Умер Освободитель, пришёл новый вождь с суровым и грозным именем Налагающего Иго – Игоря. Каганат, ободрённый удачей вероломной расправы с русским войском, что ходило хазарскими землями за Хвалисское море, на полдень, уверовавший, что с Русью теперь покончено, натравил на него печенежскую орду. Игорь разбил ее, а потом совершил то, чего никогда не было раньше – вышел в степь и там, в открытом поле, где конные люди от века были непобедимы, разбил кочевников, заставив Высокие Тьмы принести клятвы покорности Киеву, превратив врагов в оружие.