Читать книгу "Профессор по вызову - Лючия фон Беренготт"

за участие в спасении любимой девушки. Женщина приняла подарок с достоинством, заявив, что ожидает приглашение на свадьбу и вечеринку в честь рождение их первого малыша. Услышав последнее, оба — и он и Птичкина — слегка погрустнели. Вспомнили о том, что сказала врач, когда у Марго так резко поднялась температура, да и произошедшее с Асланом могло травмировать беременность, если она вообще была.

К сожалению, шансы на то, что Птичкина забеременела после их первого раза и у нее случился выкидыш, были велики — пару дней после всех событий, у нее было небольшое кровотечение, словно бы начались месячные и тут же прекратились.

В любом случае, они оба вдруг поняли, что детей они хотят, причем независимо от того, когда решат пожениться и решат ли вообще. Разумеется, работать над этим планом принялись немедленно — благо в Турции можно было задержаться еще на две недели, до того, как начнется весенняя сессия.

А что располагает к работе над продолжением рода больше, чем отдых в Турции? Правильно — ничего.

Не расставались они все две недели ни на минуту — негласно проверяли, могут ли ужиться вместе, не раздражают ли один другого манерами, храпом, бытовыми привычками, приобретенными за годы одинокой жизни…

Оказалось, что нет. Не раздражают. Во всяком, случае, если у Птичкиной и были какие-нибудь жалобы, она их не озвучила и ничем другим ему не выказала. Наоборот — вся светилась от счастья, всякий раз встречаясь с ним взглядом, с радостью подставлялась под поцелуи и его ласки, да еще и на людях с гордостью брала его под руку, словно хвастаясь перед другими женщинами — смотрите, мол, это мой! Мой мужчина!

Для него же главное состояло в том, что он, наконец, нашел ту, с которой можно часами обсуждать какую-нибудь заумную академическо-философскую статью, а после заняться таким жарким сексом, что дым из ушей шел. А после секса, лежа в ванне, продолжить обсуждение статьи, передавая друг другу виноград и фрукты с подноса.

Увы, всё когда-нибудь заканчивается. Подошел к концу и этот сказочный отпуск — фактически медовый месяц для них обоих.

Домой лететь пришлось раздельно — по заранее купленным билетам. Менять билеты Птичкина не захотела — заранее спланировала лететь через Сочи, чтобы навестить родню в Ессентуках. Багинского туда пока не звала — сказала, что слишком мало они еще вместе, чтобы знакомить с мамой-папой да с тетями-дядями. Хотела сначала съехаться с ним, обжиться вместе, попривыкнуть… А уж потом ставить родных в известность — когда их решение соединить судьбы будет окончательным и бесповоротным. Ибо родня старорежимная, с одной стороны пропитанная кубанским духом, с другой — традициями гордого Кавказа. Беготню туда-сюда не одобрят. Мягко говоря.

И вроде бы Багинский согласился отпустить ее… Что, думал, такое — пару дней расставания? Тем более, от всего произошедшего любимая отошла довольно быстро — благо Аслан не успел проделать с ней ничего особо травмирующего, да и быстрое наказание преступников сыграло свою роль в восстановлении душевного баланса. Можно было отпустить Марго повидаться с родственниками и встретиться через несколько дней в Москве, в аэропорту…

И всё же, накануне самого отлета Багинский понял, что не желает оставлять ее без присмотра даже на пару дней. Ну вот ни в какую не желает. Даже ради приличий и спокойствия ее родителей.

Разумеется, сразу свою позицию он озвучивать не стал — гордость не позволяла. И вместо того, чтобы спорить и навязывать ей свое общество, решил поступить по-другому. По-хитрому.

Ночью, убедившись, что Птичка его крепко спит, залез в свой лэптоп и купил с сайта авиазаказов билет на тот же самый рейс, на котором должна была лететь она. Благо, несколько свободных мест еще оставалось.

В Стамбул они ехали вместе — официально его рейс был назначен на завтра, и, проводив Марго, Багинский намеревался провести ночь в отеле. Так, во всяком случае, планировалось, до того, как он решился на совершенно хулиганский поступок.

В аэропорт поехали вместе, не заезжая в его гостиницу — не может же он не проводить любимую девушку? А вот на чекине, крепко обняв свою красавицу, он сделал вид, что ему пришло срочное сообщение от секретарши в Москве. Набрал при Птичкиной ее номер и, в душе извиняясь, изобразил разговор по нетерпящему отлагательств делу.

— Да, получил, Лариса Моисеевна… Да, два отчета по гранту. В чем там проблема, говорите? Нестыковка в бюджете? Ага, проверю, как только буду в отеле… Да вот не знаю, часа через два, наверное…

— Ты едь, едь! — сама начала толкать его от себя Птичкина. — Мне всё равно уже на посадку…

Врать некрасиво, но иногда полезно — убедил он себя, пока целовал ее сладкие губы.

И как только девушка скрылась за воротами, молниеносно оформил свой багаж на тот же самый рейс. После чего устремился в парикмахерскую, расположенную тут же, в аэропорту, где еще вчера заказал очередь.

— Вот такую, — ткнул в стрижку, совсем короткую по бокам и более длинную сверх, изображенную на плакате с мужской моделью. И стянул со своих длинных волос резинку.

Парикмахер открыл рот.

— Вы серьезно? Вот прям всё снимать?

— Всё! — уверенно кивнул Багинский. — И бороду сбрить. Начисто.

Парикмахер обернулся, в растерянности оглядываясь на пожилого барбера, флегматично наблюдающего за происходящим.

— Кризис среднего возраста, — пожал плечами мужчина, уверенный, что клиент на понимает по-турецки.

Багинский хмыкнул в усы, а заодно немного пожевал их, прощаясь. Что ж… Может, и кризис. Всё течет, всё меняется… Но истинная причина столь кардинального изменения, о котором он решил еще вчера, была не в этом.

Стригли и брили его минут пятнадцать — как раз успели к тому времени, когда имя его начнут объявлять на весь аэропорт.

Поднявшись из кресла, Максим Георгиевич удовлетворенно оглядел свое обновленное лицо в зеркало — от слегка припанкованного профессора, которого так легко можно было принять за актера или рок-музыканта, на него смотрел совершенно другой мужчина. Не хуже и не лучше, не моложе и не старше… просто другой. Такого, скорее, можно было принять за преуспевающего бизнесмена, нежели за актера или профессора.

Одно было важно — теперь его не узнает не то, что Птичкина, но даже и родная мать.

Особенно, когда он добавит к своему образу вот этот последний штрих…

Сняв с лица очки, он нацепил другие — с гораздо более темным стеклом и тонкой рамкой. Теперь он не узнавал сам себя. Словно его не постригли, а подвергли за эти пятнадцать минут полноценной пластической операции.

Конечно, он