Читать книгу "Господин следователь. Книга четвертая - Евгений Васильевич Шалашов"

это я сам виноват. Ведь это я сам очень неблагородно пригрозил Сомову поленом. А поручик, стало быть, решил вести себя в соответствии с моими правилами? Прихватил с собой друзей и отправился на разборки. Похвально, конечно, но драться мне не хотелось.

— Говорите, вздуть меня собираетесь? — задумчиво переспросил я. — А где же медведь?

— Какой медведь? — слегка опешил коренастый.

— А вы, голубчик, роман графа Толстого не читали? — хмыкнул я и, как можно любезнее, пояснил: — Роман называется «Война и мир». Том, не то первый, не то второй. И там повествуется, как пьяные офицеры привязали к квартальному надзирателю медведя и пустили их по Мойке, на льдине.

— Вы нам зубы не заговаривайте, — презрительно усмехнулся Сомов.

— Да я вам зубы не заговариваю, — вздохнул я. — Я к тому, что времена были другие. Все с рук сходило. Привязали офицеры квартального надзирателя– кстати, представителя правоохранительных органов к медведю, отделались легким испугом. Кого-то в рядовые разжаловали, кого-то выслали. А вот вы, господа, изволили сказать, что собираетесь меня вздуть… И вздуть за то, что я свои обязанности выполнял. А это уже подпадает под действие указа государя императора от 9 августа 1878 года. Нападение на должностное лицо, исполнявшее свои обязанности…

— А вы нас указами не стращайте, — перебил меня Сомов.— Вы имеете дело с офицерами. Это вам не вашу гимназисточку дрюкать…

Эх, Сомов, лучше бы ты этого не говорил.

Известно, что драка только в кино длится долго, а в реальной жизни счет идет на секунды. Прямой удар в переносицу откинул коренастого назад. Он бы вообще упал, если бы сзади не стоял Сомов, послуживший буфером. Но и сынок покойного Предводителя дворянства, получив в челюсть, ухнул на утоптанный снег.

Между мной и долговязым оказалось два тела, а оставшийся на ногах офицерик нервно сунул руку в карман и вытащил револьвер. Ах ты сволочь такая!

И ведь не успеваю! Но тут раздался визг Нюшки, какой-то шум — а вслед за этим — истошный крик долговязого, потом выстрел.

Не думая — чего это он верещит, наступил на кого-то из поверженных, сблизился с долговязым и нанес апперкот в подбородок.

Нокаут. Можно и счет не вести — не встанет.

Откинув ногой револьвер, подскочил к девчонке. Взяв за плечи, посмотрел на лицо, на грудь. Кажется, крови не видно. Спросил:

— Ань, ты порядке? Не ранило?

— Не-а, — ошалело ответила маленькая кухарка. — Испугалась и руку немного ошпарила.

Руку ошпарила? Неужели пулей задело?

— Показывай, где зацепило? — обеспокоенно спросил я, хватая девчонку за обе руки. Темно, ни черта не видно. — Где кровь?

— Да я говорю — ошпарила!

Только сейчас заметил, что около ног кухарки валяется самовар. Тот, что именуется «эгоистом». А я-то не понял — с чего это долговязый заверещал?

Прижав девчонку к себя, вздохнул:

— Анька, подруга ты моя боевая, хоть и маленькая. Ты что, офицера кипятком окатила?

— Ага. Я воду-то для вас вскипятила, думала, горяченького попьете. Жаль, маленький самовар, но мне большой-то не утащить.

Ну, Нюшка… Она же мне жизнь спасла.

— Давай-ка я холодненького приложу, — сказал я, собирая в горсть снег.

Ничего, не так все и страшно. Теперь нужно полицию звать.

Но не понадобилось. Полиция сама явилась.

Калитка с грохотом отворилась, во двор влетел младший городовой Савушкин. Следом фельдфебель Егорушкин.

— Мы тут рядышком шли. Слышим, стреляют, — выдохнул Фрол.

— Мать честная! — почесал затылок младший городовой. — В покойницкую везти, али как?

Чего сразу в покойницкую-то? Еще сказали бы — в прорубь. Может, живы еще? Присмотревшись, узрел, что вся троица подает признаки жизни.

— Идите за санями, доктора поднимайте. И за исправником кого-нибудь отправьте.

Глава двадцать вторая

Соломоново решение

После неприятного инцидента прошла неделя. За это время я успел два раза поцеловаться с Леночкой (матушка и тетушка отвлеклись), спел будущим родственницам еще одну песню из моего времени — на сей раз «Улетели листья с тополей» на стихи Николая Рубцова. Пока Ксения Глебовна и Анна Николаевна вытирали слезы, мы успели еще раз поцеловаться. Кажется, родственницы даже и углядели, но меня на сей раз не выгнали. Но это из важных дел…

А из рутинных, ничего интересного. Довел до ума бумаги в деле по обвинению в преднамеренном убийстве крестьянской вдовы Дарьи Ларионовой. Еще поругался с Нюшкой. Леночка, по моей просьбе, нашла «маленькой шоколаднице» репетитора по арифметике и русскому языку (договорилась с одной из гимназисток шестого класса), а моя «мелкая шоколадница» уперлась — мол, у ней самой лишних денег нет, а тратить чужие не стоит. Обозвал ее Масяней, так обиделась… Или сделала вид, что обиделась. Потом долго приставала — кто такая Масяня?

А мне, дураку, ничего в голову не пришло, кроме как пересказать ей сказку Валентина Катаева про цветик-самоцветик. Заменил девочку Женю Масяней…

Теперь Нюшка исправно занимается главными науками, а еще ходит и бубнит:

— Лети, лети, лепесток,

Через запад, на восток,

Через север, через юг,

Возвращайся, сделав круг.

Лишь коснёшься ты земли —

Быть по-моему вели.

Но самое главное, что закончился процесс по делу Зуевой. Подсудимую в зале суда не освободили, но…

Старшина присяжных сообщил, что на все три вопроса, поставленные судом: «Совершилось ли преступление? Виновна ли в нем подсудимая? С предумышлением ли она действовала?», двенадцать присяжных единодушно посчитали: «Да, совершилось. Да, виновна. Да, с предумышлением». А вот на четвертый вопрос — 'Заслуживает ли снисхождения?'голоса разделились. Ровно шестеро присяжных решили, что гувернантка заслуживает снисхождения, а шестеро, что нет. Но по закону, если половина заседателей дала утвердительный ответ, то коронный суд обязан принять решение в пользу обвиняемой. Стало быть, Любовь Кирилловна Зуева заслуживает снисхождения.

Судьи совещались часа два и, наконец, Лентовский огласил приговор, сообщив, что с учетом решения присяжных, а также всех смягчающих обстоятельства — явку с повинной, добровольное признание Любови Кирилловны, наличие у нее на иждивении старушки-матери и состояние аффекта (спорный момент, но сойдет), она приговаривается к шести месяцам лишения свободы, С учетом трех месяцев отбывания предварительного заключения в Окружной тюрьме — это ерунда.

А ведь если бы не дурость Сомова-младшего, ринувшегося «наказывать» судебного следователя, приговор мог быть куда суровее. Лет восемь. Ладно, пусть пять. Но не случилось. Присяжные отнюдь не дураки. Доказать, что Сомов-младший подложил гувернантке под подушку колечко на суде не