Читать книгу "Роковая женщина военного министра. Генерал Сухомлинов и Екатерина Бутович - Федор Александрович Селезнев"

крестьянством, с каким-либо организованным политическим целым». По уверениям Думбадзе военный министр «это санкционировал с разрешения царя» [131, л. 48–49].

Важно отметить, что Думбадзе согласился на эту поездку без вознаграждения, он сам оплачивал дорогу туда и обратно. Немецкий паспорт Думбадзе получил с помощью все того же Мачабели. В Берлине он пробыл чуть больше недели и смог через Мачабели познакомиться с высокопоставленными лицами в германском руководстве, например с бывшим германским послом Пурталесом [131, л. 50–51].

На суде В. Д. Думбадзе рассказал много интересного об этой поездке. Например, о реакции высшего руководства Германии на казнь С. Н. Мясоедова. Начальник Политического отдела будто бы сказал Думбадзе: «в России повешен шпион Мясоедов и даю честное слово, я 7 лет заведую политическим отделом и никогда этот человек не участвовал в нашем деле». Пурталес же уверял Думбадзе, что «благодаря этой смертной казни мы получили то, что нам нужно»: «через труп Мясоедова мы доберемся до Сухомлинова» [131, л. 58]. Из показаний Думбадзе, таким образом, следовало, что ни Мясоедов, ни Сухомлинов не являлись германскими агентами. Более того, немцы опасались Сухомлинова и хотели добиться его отставки с поста военного министра: «против Сухомлинова они ведут пропаганду, как против талантливого военного организатора» [131, л. 58].

В двадцатый день процесса (29 августа) старшина присяжных заседателей Рогге обратился к суду с просьбой отпустить присяжных домой к семьям, так как «переживаемые в настоящее время Россией события лишают нас необходимого при отправлении правосудия душевного спокойствия» [143, л. 82]. (В это время начался т. н. «Корниловский мятеж»). Все защитники присоединились к просьбе присяжных и попросили сделать трехдневный перерыв в заседании, что и было утверждено Судебным присутствием Правительствующего Сената [143, л. 82–83об.].

Выступление генерала Л. Г. Корнилова было быстро ликвидировано, и в назначенное время, 1 сентября, процесс возобновился. Правда обстановка в Петрограде оставалась наэлектризованной. «Корниловщина» взбудоражила солдат Петроградского гарнизона, усилив их ненависть к офицерам. 2 сентября в зал заседаний явились три роты преображенцев, которые считали, что «дело Сухомлинова слишком ясно и просто» и требовали выдать им Сухомлинова, так как «солдаты быстрее разберутся в этом простом и ясном деле, чем судьи». Коменданту Скворцову с трудом удалось убедить солдат не вмешиваться [153, 1917, 3 сентября]. В целях безопасности Владимир Александрович был переведён из гостиницы, где ему было разрешено находиться во время суда, обратно в Петропавловскую крепость.

Следует отметить, что солдаты Петроградского гарнизона постоянно оказывали давление на суд, особенно на заключительном этапе процесса, после «Корниловщины». Солдаты Измайловского полка открыто грозились перебить судей, если они не вынесут Сухомлинову смертный приговор. Владимир Александрович в этой связи вспоминал: «Обвинитель сенатор Носович, струсив, требовал применения самой высшей меры наказания, пожалев о том, что смертная казнь отменена» [172, с. 319]. Судьям было отчего испугаться. Во время прений сторон у них за креслами стояли солдаты Волынского полка [177, с. 331–332].

Прения начались 6 сентября 1917 года. 6,7 и 8 сентября зачитали свои речи государственные обвинители [134, л. 94–101]. Первым на трибуну взошёл В. П. Носович. Он сделал акцент на том, что в окружение бывшего военного министра входили лица, осужденные за измену (Мясоедов, Думбадзе, Альтшиллер). Он также заявил, что имеется свидетельство Франца Мюллера, австрийского шпиона, видевшего в Вене документы, доказывающие, что Сухомлинов являлся агентом Австро-Венгрии [183, с. 291].

8, 9 и 10 сентября выступали защитники Сухомлинова (А. А. Захарьин, И. И. Тарховский) и его жены (М. Г. Казаринов) [143, л. 126–127]. Если Захарьин и Тарховский не произвели впечатления на публику, то речь Казаринова стала настоящим шедевром адвокатского мастерства. Присяжный поверенный искусно использовал те места переписки бывшего военного министра и его жены, где говорилось о материальных затруднениях Сухомлиновых – о продаже Владимиром Александровичем серег жены и одной из орденских звезд. «Если военный министр становится шпионом, то мы знаем, как щедро платят германцы, они заплатили бы миллионы; а где же эти миллионы?» – патетически вопрошал Казаринов. «Я думаю, кто служит у германского императора, тот получает от него золото и ордена, а не продает свои», – привёл неотразимый аргумент адвокат. Защитник Екатерины Сухомлиновой заявил, что его клиентка «не виновна перед обществом, перед законом и перед тобою, русский солдат» и вызвал бурные аплодисменты в зале суда [135, л. 31–33].

В тридцать первый день процесса (11 сентября) обвинители и защитники подсудимых еще раз обменялись речами, а подсудимые получили право последнего слова [143, л. 127об. -129об.].

Генерал Сухомлинов в это время был изнурён физически. Он имел совершенно измученный вид и еле держался на ногах. В это время условия его содержания в крепости заметно ужесточились, ухудшилось питание. Бывшему министру приходилось спать на соломе [177, с. 331]. Однако старому генералу удалось сохранить бодрость духа. Он отказался признать свою вину. Наоборот Сухомлинов утверждал, что благодаря его усилиям «громадная армия, которую мы выставили на границе, показала себя блестяще»: «Она удивила всех, никто этого не ожидал и больше всех этого не ожидали германцы». «Посмотрите немецкие газеты, что на меня там выливалось», – говорил Владимир Александрович. «Ведь им пришлось из-за наших успехов уйти из-под Парижа», – напомнил суду бывший военный министр. Завершил свою речь Сухомлинов следующим образом: «Я мог ошибаться, но преступления я не совершал, и если Господь Бог дал мне силы вынести все это время с самого начала назначения, а в особенности последние два года пытки, так только потому, что перед Богом, родиной и бывшим верховным вождем моя совесть чиста» [135, л. 71–73].

Супруга бывшего военного министра в своем последнем слове не смогла сдержать эмоции. Сквозь рыдания она сказала: «Мне все равно…Будь, что будет…Мы не преступники…» [135, л. 73].

В три часа двадцать минут ночи 13 сентября 1917 г. присяжные заседатели вынесли свой вердикт [143, л. 129об.–133]. Окончательный приговор суд объявил 20 сентября [143, л. 138]. Незадолго до этого один из следователей ЧСК Ф. П. Симсон в беседе с С. П. Мельгуновым откровенно признал, что «Сухомлиновское дело» «оказалось пуфом, материалов особых нет» [92, с. 77]. Это нашло отражение и в решении суда. Сухомлинов был признан виновным по десяти мелким или спорным пунктам (оставил «без наблюдения и личного своего руководства» Главное артиллерийское управление, «из личных видов» замедлил заказ пушки Шнейдера, не принял необходимых мер для увеличения производства снарядов, сообщал секретные сведения С. Н. Мясоедову и А. О. Альтшиллеру и т. п.). За это Судебное присутствие Уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената постановило лишить Сухомлинова «прав состояния» и сослать его «в каторжные работы без срока». В то же время по обвинению в «измене, учиненной путем бездействия власти» бывший министр был признан оправданным.