Читать книгу "Эльфы средней полосы - Юрий Львович Манов"

пожизненно. Далее туалет, приборка, завтрак. Свободное время – книги или шахматы с соседом по камере.

Читать? «Преступление и наказание» давно стоит на полке с закладкой посередине. Дочитывать не хочется. Нет, написано гениально, как все у Достоевского, но с сюжетом он не согласен. Раскольников – идиот! Грохнул бабку, а ничего толком не взял. Мелочь какую-то. И ту просрал. В итоге задуманного не исполнил, в моральные страдания кинулся с головой. Зачем тогда бабку топором? Вот Махмудбеков, тот бы поступил иначе…

– Махмудбеков, на выход!

Что за новость? Кому он понадобился? Неужели по апелляции что-то сдвинулось? А, впрочем, зачем пустые надежды? От них только хуже. Но и шахматы давно надоели. Хотя эта партия точно его, сосед долго мял в руках белую королеву, замечтался в своих эротических фантазиях и зевнул ладью.

«На выход», это значит унизительная поза, ракообразно, задом к клетке, руки просовываешь в узкое окошко, на них защелкивают наручники. Зачем все это? Отсюда ведь не сбежишь. Некуда бежать. Это ведь не «Черный Дельфин» и не «Белый Лебедь». Это «Стрый Дуб»! Глушь, тайга, Сибирь. Говорят, сюда даже дорог нет – только вертолет. Тот самый, что вчера прилетел. Хотя по зимнику, кажется, можно проехать. Если сильно подморозит.

Двое охранников ведут по коридорам в полусогнутом виде, смотреть можно только в пол. Глянешь не так, рапорт о нарушении режима, карцер 2х3 – вилы! Куда его? Опять к куму на душеспасительные беседы? Та еще пытка. Но у кума кабинет на втором этаже, а ведут явно на первый. Железная дверь. Перед дверью снова в позу раком, носом в стену. Голос из открытой двери: «Привели? Хорошо, наручники можете снять». «Не положено». «Не рассуждать! Наручники снять, привести и ждать за дверью»! А голос-то начальственный. Таким голосом приказывать привыкли. Наручники щелкают, дверь скрипит петлями, вводят, усаживают на привинченную к полу табуретку, уходят.

***

Махмудбеков поднимает голову, смотрит на посетителя. В гражданке, но видно, что служивый. Стрижка уставная, спортивная куртка. Возраст? Сорок, не больше! И явно не волшебник, не вытащит из папки бумагу и не зачтет, что решением Верховного Суда РФ гражданин Махмудбеков оправдан по всем статьям и подлежит немедленному освобождению. Тогда зачем он здесь? Но и посетитель не торопится, рассматривает, словно изучает.

– Как к вам обращаться? – не выдерживает паузы Махмудбеков.

– Пока Антон Сергеевич, – отвечает гость хрипловатым голосом.

– Что значит «пока»?

– Зависит от итогов нашей беседы.

– Звучит многообещающе, особо для меня, – пытается сострить Махмудбеков. – У меня для бесед свободного времени много.

– А то! – посетитель выкладывает на стол красно-белую пачку. – Курите? Знаю, что нет. Это, кстати, большой плюсик. Бросать курить мучительно трудно. Да вы не удивляйтесь. Мы многое про вас знаем, да, пожалуй, что все.

Антон Сергеевич встал, подошел к окну, дернул за веревочку. Рулончик жалюзи быстро вжикнул к потолку. За решетчатым окном обнаружился тюремный двор. Бетонный квадрат с огромным дубом посередине. Этого дворика Руслан не видел. Так вот откуда Старый Дуб! А дуб-то действительно древний, вон, трещина какая в стволе, бетоном замазанная, и ветки нижние на подпорках. Берегут дуб-то! А он уже почти всю листву скинул, к зиме готовится, но странность какая – на бетоне под деревом ни одного листочка. Подметают?

Гость тем временем открыл форточку, затянулся с явным наслаждением, выпустил дым. Указал рукой на стол:

– Видите папочку на столе? В ней, Руслан, вся ваша жизнь, вся ваши биография. Не совсем героическая, но весьма занятная.

– И чем же она такая занятная? – удивился Махмудбеков.

– Да на первый взгляд – ничем. Обычная биография рассейского торгаша – барыги, которому крупно не повезло. Вы не обижайтесь, давайте будем сразу определять реалии. Сколько вас таких, жертв дикого капитализма в распавшейся великой стране? Да сам, признаюсь, грешен. Знаете, сколько должностных окладов в автоматы эти проклятые спустил?! Хорошо, что старшие товарищи вовремя заметили, остановили, спасли. Гипнозом, между прочим, лечили. Теперь и смотреть на них не могу, на автоматы эти. Хочется раскокошить вдребезги. Но не будем обо мне, мы ж про вас. В папочке этой вся ваша жизнь с нежного возраста. Кстати, а почему вы Махмудбеков? Вы же урожденный Синицын.

– Взял фамилию отчима.

– Это я в курсе. А почему? Папу так сильно не любили? Сильно обижал вас папа? Когда только успел? В год его смерти вам и семи не было. – Антон Сергеевич щелчком отправил окурок за окно, захлопнул форточку, вернулся за стол. – Так я вас слушаю, и поверьте, от вашей искренности зависит очень многое! Задумайтесь, прежде чем ответить.

Махмудбеков задумался. Разговор ему перестал нравиться, получается что-то типа душеспасительной беседы у кума, который к тому же православный. Весь кабинет в иконах.

– Зачем вам это?

– Я мог бы, как в кино, сказать, что вопросы здесь задаю я, но даю вам последний шанс…

– Погодите, последний шанс на что?

– Выбраться отсюда, естественно.

Сказал, словно током шарахнул. Кум, тот ничего подобного не обещал. Тот, наоборот,