Читать книгу "Охотясь на Аделин - Х. Д. Карлтон"

срывается. – Ты можешь заснуть теперь.

Почти так же быстро, как все и началось, она затихает. Но я не могу выпустить ее из рук. Я рыдаю над ее безжизненным телом, борясь с облегчением от того, что она больше не страдает, и отчаянием, что ей вообще пришлось умереть.

Сегодня умерла чья-то дочь.

И я надеюсь, что тот, кто ее любил, простит меня за то, что я забрала ее.

* * *

Два месяца спустя

Я раскручиваю тюбик с красной помадой до тех пор, пока она полностью не обнажается. Аккуратно наношу ее на верхнюю губу, стараясь не выйти за контур.

Затем крашу нижнюю. Растираю краску губами.

Смотрю на свое отражение в зеркале и с трудом узнаю человека, который смотрит на меня оттуда. Под глазами черные круги, и я напоминаю себе, что перед сегодняшней встречей с Ксавьером нужно наложить побольше консилера. Ему нравится видеть, как я измождена после того, как он меня трахает.

Меня еще не выставили на аукцион. Франческа говорит, что я уже почти готова и что, когда придет время, Ксавьер приложит все усилия, чтобы предложить самую высокую цену.

Он неофициально мой хозяин. Поэтому в течение последнего месяца Франческа разрешила ему навещать меня раз в неделю.

Сегодня четвертая ночь с ним. После нее я свернусь в клубок, а Рио будет приводить меня в порядок. Ксавьеру нравится пускать кровь, и теперь, когда я, в сущности, уже его, ему разрешают оставлять на мне следы. В пределах разумного, говорит Франческа, но, откровенно говоря, есть ли вообще что-нибудь разумное в этом безумии?

Смотрю на помаду и гадаю, что возбуждает Ксавьера – цвет моей крови или ощущение того, как его нож пробивает тонкий слой кожи?

Я роняю руку и нахожу в зеркале свои карамельные глаза.

Когда я в последний раз искренне улыбалась? Кажется, в последнюю ночь, когда я была с Зейдом. Сколько времени прошло с тех пор? Вроде бы сейчас январь, а та ночь была вскоре после ярмарки «Сатанинских связей». Я пропустила свои первые праздники с ним. День благодарения, Рождество и, возможно, его день рождения, хотя я даже не знаю, когда он. Моим новогодним поцелуем стал член Ксавьера в моем горле, и если раньше у меня не было желания покончить с собой, то теперь оно появилось.

Что же сказал тогда Зейд, чтобы заставить меня улыбнуться? Это было что-то смешное, но я уже не помню, что именно. Помню только, что он смеялся, пока я отчаянно пыталась придумать ответ. И помню, как предательски поджались мои губы, как я ни старалась сдержать улыбку.

Жаль, что я пыталась сдержать ее тогда. Потому что сейчас я не знаю, способна ли я еще на такую улыбку.

Мышцы на моем лице дергаются, когда я с усилием поднимаю уголки рта вверх, растягивая его вширь и обнажая все зубы. Но, как бы я ни старалась, улыбка все равно не трогает мои мертвые глаза. Она неестественная. Неуклюжая.

Жуткая.

Я разглаживаю лицо, размышляя о том, как снова научиться улыбаться.

– Боже, Адди, – шепчу я. – Ты ведь знаешь, как это делается.

Я поднимаю помаду, прикладываю к уголку губ и веду по щеке, закругляя вверх, к глазам. Затем делаю то же самое с другой стороны, пока на моем лице не появляется большая красная улыбка.

Идея Джокера была отличной, решаю я.

Почувствовав себя немного лучше, закрываю тюбик, выпускаю его из рук, и он катится по полу. Из коридора доносятся тяжелые шаги, которые направляются к моей комнате.

Мое сердце ускоряет темп, и я гадаю, позволит ли Франческа оставить мою улыбку. Хотя бы на одну ночь.

Но как только она подходит и замечает, что я натворила, ее глаза расширяются. Ее рука взлетает вверх и ударяет меня по затылку, отчего моя голова опрокидывается навзничь.

– Да что с тобой такое? – шипит она.

Я убираю волосы с лица и смотрю на ее возмущенное лицо.

– Прости, Франческа, – тихо произношу я. – Я просто хотела улыбнуться.

Она фыркает.

– Соберись. Мне не нужна еще одна гребаная Сидни в доме. Тебе осталось всего несколько недель до продажи, Алмаз. Не смей все портить.

Хмурюсь и киваю головой, снова извиняясь. Это забавно, потому что на моем лице нарисована прямо противоположная эмоция.

– Сотри это дерьмо и приготовься. Ксавьер будет через десять минут.

Грустно. Значит, никаких улыбок сегодня.

* * *

Дрожь проносится по моему лицу. Его возбуждение нарастает по мере того, как металл острым укусом впивается в мой живот. Он еще не прорвал кожу, хотя все мои болевые рецепторы кричат о том, что он уже это сделал.

– Я хочу покрыть красным тебя всю, Алмаз, – шепчет Ксавьер сверху; его твердый член упирается в мой вход.

Я и так покрыта красным. Он сделал столько надрезов на моем теле, что белые простыни стали алыми.

Ему всегда недостаточно.

С моих губ срывается всхлип, когда я чувствую, как он входит в меня, и рвотный рефлекс побуждает меня извергнуть желчь прямо на него. Но в моем желудке ничего нет. Франческа не разрешает мне много есть в дни его визитов – она говорит, что не хочет, чтобы меня раздуло.

– Тебе нравится чувствовать меня, правда, детка?

Я закрываю глаза и киваю, хотя это очень далеко от истины.

Он вторгается в мое тело, словно паразит, непрошеный квартирант, который высасывает из меня жизненные силы, подпитывая свои.

Острие его ножа наконец пробивает кожу, и лезвие скользит по моему животу, провоцируя мой резкий вскрик. Кровь течет из раны, и он начинает быстрее двигать бедрами.

– Черт, какая прелесть, – стонет он, задыхаясь.

Из моего глаза выскальзывает слезинка, и я молюсь, чтобы он был слишком увлечен, чтобы заметить ее. Когда я плачу, он режет меня сильнее.

Он хочет, чтобы я извивалась под острым металлом и получала удовольствие от боли, как делает это он. Хочет, чтобы я наслаждалась происходящим, и когда видит, что этого не происходит, он злится. Он говорит, что мне просто нужно привыкнуть. Но я не знаю, как можно привыкнуть к тому, что тебя режут, словно чертову свинью.

С моих губ срывается еще один вскрик, когда он находит новое место и давит на него – медленно, словно давая мне время приготовиться.

Я бы предпочла, чтобы он сразу воткнул в меня нож, но думаю, он знает это.

Он надавливает сильнее, заставляя лезвие соскользнуть и глубоко рассечь кожу. Закрыв глаза, я резко втягиваю воздух. Ксавьер содрогается, и моя душа трещит.

Не