Читать книгу "Запретная любовь - Владислав Иванович Авдеев"

даже морщины, по сторонам красиво очерченного рта – две горестные складки. И было непонятно, что занесло их в такую глушь.

– Почему вы живете здесь, вдалеке от людей?

– Бакенщики мы, ледоход закончится, пойдут пароходы, поплывут карбаза, чтоб они не сели на мель, мы установим бакена, обозначим судовой ход. Работа наша отдыха не знает, в любую погоду – дождь, ветер – езжай на лодке, зажигай на бакенах фонари. Худо когда плоты сплавляют, бывало, все бакена соберут. А прежде, чем бакен установить, мне глубину промерить надо.

– А зимой?

– Зимой нам не обязательно тут жить, мы и уезжали раньше, а теперь круглый год здесь.

– И поблизости жилья нет?

– На той стороне наслег.

– Не тяжело вот так, вдвоём?

– С милой и в шалаше рай. Я в городе, среди толпы, наоборот, себя одиноким чувствую. Одиноким, чужим и никому не нужным. А здесь я при деле и с самым дорогим человеком. И никого мне, кроме нее, не надо.

Софья Власовна улыбнулась, провела рукой по волосам мужа:

– Вот такой он у меня.

– Давно вы бакенщиком работаете?

– Соня, расскажем Марте, как мы здесь очутились. Мы ее выслушали, пусть она нас послушает. У якутов есть хорошая пословица: «Лошади знакомятся ржанием, люди – посредством разговора.» Родом я с Верхоленья, фамилия наша Китаевы. Отец мой был лоцманом, сплавлял по Лене карбаза. И меня с собой брал, собирался из меня лоцмана сделать. Но мне больше на пароходах хотелось ходить, пошел сначала матросом, потом рулевым. Реку я знал хорошо, отцовская выучка. Скоро назначили вторым помощником капитана. А тут революция, гражданская война, вступил в партизанский отряд, там и встретил Софью Власовну… была у нас санитаром. Сама она с Воронежа – далеко судьба занесла. Война закончилась, поженились. Я ходил на пароходе капитаном, Соня… преподавала в школе, грамотных людей не хватало. Да…

Рассказывая, Китаев делал долгие паузы, словно не зная, что говорить, и Марта поняла, было у них в жизни что-то такое, о чем чужим знать необязательно.

– В тридцать девятом на границе погиб сын Иван. А в апреле сорокового, мне как раз исполнилось шестьдесят, я перешел в бакенщики, приехали сюда. Вот вкратце и все. Жизнь прожита, а сказать нечего.

– Ну так уж и нечего. Не прибедняйся. Видела бы Марта, какой ты лихой капитан был, команда уважала. И начальство – премии, грамоты, отпускать не хотели. Такой опытный капитан и вдруг в бакенщики.

– Успел уйти до июньского указа о запрещении самовольного ухода с предприятий. После бы, точно, не отпустили. Да и чем эта работа плоха? Ответственная, нужная…

Больше Марта ничего не услышала, сильная боль в животе была такой, что она не смогла сдержать крик.

– Не хочет ждать июня. Пошли Марта в комнату. – Софья Власовна помогла Марте подняться. – Все будет хорошо. Роды я уже принимала, так что не беспокойся… Игнат, поставь на печь ведро с водой…

Китаев сидел на крыльце, курил. Вышла Софья Власовна, села рядом.

– Кто?

– Мальчик. Крепенький такой.

– Но вот на радость ли родился?

– Что ты имеешь в виду?

– Прилетят орлы из МГБ, мамашу с отцом в тюрьму, а сына в детдом, и больше они его никогда не увидят. Заберут и нас за недоносительство, пятьдесят восьмая.

– Мы могли и не знать, что они преступники.

– Пулевое. Я думал, здесь будет спокойно жить. Нельзя им у нас оставаться. Если заберут, так в лагере и помрем.

– И что ты предлагаешь? Сказать Марте, чтоб забирала мужа, ребенка и катилась на все четыре стороны?

– Ничего я не предлагаю, я только знаю, что стоит реке очиститься ото льда, здесь появится участковый, и это в лучшем случае. МГБ обязательно даст команду проверить селения, чтоб убедиться в смерти Алексеевых. Будь Алексеев здоров, можно было переправить его в наслег, выдали бы за чьего-нибудь родственника. А такого куда денешь? Я все понимаю, сострадание и прочее, но я не хочу, чтобы ты попала в руки к этим, чтобы тебя били на допросах.

– Давай тогда задушим всех троих и на льдину, пусть плывут. Или застрелим участкового, когда появится.

– Вот это подходит. А серьезно, сам бы сел на льдину и уплыл к чертовой матери.

– И меня бы бросил?

– Без тебя мне не жить. Зашла бы в дом, ветер холодный.

– Ты тоже в одной рубашке.

– Так я с подогревом, – постучал пальцем по трубке Китаев.

– Пойду, гляну, как она там, – Софья Власовна чмокнула мужа в макушку и ушла в дом.

А Китаев вынес из сарая ведро с водой, паклю, деревянный молоток и стал спускаться по косогору к лодке, что, перевернутая вверх днищем, лежала у самого уреза воды…

Загоняя в рассохшие пазы жгуты пакли, Китаев невольно представлял, как приезжают сотрудники госбезопасности, арестовывают жену, как на допросах ее избивает следователь, и приглушенный стон вырвался у него из груди. О себе Китаев не думал, жизнь прожита и впереди его ничто не ожидает, нет ни детей ни внуков – пустота, мрак.

Единственное, что удерживает его на земле – жена. Думали про спокойную старость, но на верху решили иначе и послали к ним Алексеева с Мартой. Зачем? Проверить их на вшивость? И что судьба готовит им еще?

О том, что у Марты нет молока, Софья Власовна сообщила мужу за завтраком:

– Столько пережила, хорошо, ребенок здоровым родился, но если что-то немедленно не предпримем, ребенок умрет.

– Невезучие они.

– А мы с тобой везучие? У нас вся страна невезучая. Что делать? Ребенок плачет, Марта плачет. Я сама скоро зареву. Все же наше отшельничество имеет и отрицательную сторону, были бы рядом люди, глядишь, что-нибудь придумали.

– Как Алексеев?

– Зашла, а у него на груди спит Анфиска. Вытянулась, лапы ему на плечо. Я думаю, это хороший знак.

Китаев поднялся, глянул в окно:

– Есть у меня одна мысль. Помнишь, ты в наслеге лечила одного, на покосе ногу порезал, высокий такой якут, ты его еще Дон Кихотом звала?

– Помню. А причем здесь он?

– Его жена, Ульяна, была на сносях.

– Игнат, к чему ты клонишь?

– Если Ульяна родила то, возможно, могла бы некоторое время покормить и сына Марты. Он весь в папу, так что не вызовет подозрения.

– Ледоход закончится через три-четыре дня или больше, малыш к тому времени может умереть.

– Я еду в наслег прямо сейчас.

– Ты на реку глядел?

– Только что, – кивнул Китаев на окно, – лодку я просмолил.

– Игнат, это самоубийство. Я не отпущу тебя.

– Тогда умрет ребенок, а у меня есть шанс спасти его. Соня, ты верь, я вернусь, я никогда не оставлю тебя одну, – Китаев взял руку жены, поцеловал и прижал к щеке.

– Надо помолиться, попросить тебе хорошей дороги.

Вместе с женой