Читать книгу "Бераника. Медвежье счастье - Ива Лебедева"

Если бы это произошло не со мной — я первый бы посмеялся над занятной выдумкой. Любовь с первого взгляда? Женщина с силой и душой настоящей веды? Гибель отважного витязя от рук супостатов и чудесное спасение, дух рода и отважная, готовая на все ради него красавица, которая дважды вернула любимого из нави в явь?

Красивая сказочка, но совершенно неправдоподобная.

Наверное, поэтому дед был уверен, что в нашу придумку про мое ранение, плен и побег все поверят. Это уж точно покажется людям правдивее, чем то, что случилось на самом деле. Вот он я, живой объявлюсь, расскажу простую историю без всякого волшебства, и все выдохнут с облегчением. А то, что слухи будут ходить про мистику, возвращение из мертвых и месть Бера, — да и пусть себе. Даже лучше — чем больше будут шептаться, тем нелепее подробностей накрутят вокруг и совсем похоронят правду под глупыми выдумками и страшилками.

Но пока до этого далеко. Пока мы решили — даже в село ни ногой, пусть все думают, что заимка сгорела и никто не выжил. Отец Симеон подтвердит, а дед наденет траур и будет изображать окончательно разбитого горем старика и поедет в столицу. И бумаги он с собой не повезет, их отец Симеон по своим секретным каналам отправит чуть погодя.

Ну а лада моя временно перекроет дорогу к нашему дому вообще для всех. В лес деревенские пусть ходят, а вот тропу к заимке на найдут — лес закрутит, заморочит и обратно к околице выведет.

Ничего, запасов нам хватит, Бера прикинула, поразмыслила и уверенно заявила, что до самой осени ни в чем нужды не будет. Тем более в ее лесу, где она хозяйка и владычица.

Все как-то быстро неслось, события сыпались одно за другим, и мне некогда было оглянуться, задуматься. А тут вдруг наступило вынужденное затишье. Дом, дети, жена, хозяйство… Да никогда в жизни не мечтал о таком, я, князь и офицер!

Но… мне дрова рубить даже понравилось. А после медвежьего облика в лесу я чувствовал себя как дома.

Я здесь на своем месте. Я здесь вдруг стал счастлив так, как не был даже в самом раннем детстве, когда мир вокруг был все сплошь из радостей и неопасных приключений.

Я, оказывается, люблю детей, вот диво-то. А раньше мне всегда казалось, что все наоборот. Кто бы мог подумать, что мне понравится с ними беседовать, по лесу гулять, дурачиться, воспитывать, объяснять, учить… С учителем-то для них опять не сложилось.

Хотя Бера, в своем вечном желании всех обогреть и накормить, еще до ведовой ночи успела сбегать в казарму, где этому несчастному дурню, тоже попавшемуся на сладкую сказку о всеобщей справедливости, выделили каморку. Так вот, лада моя сбегала, пришла в ужас, обнаружив вместо студента почти скелет, и мигом договорилась с бабами на селе, что откормят бедолагу, смотреть же больно.

Так она все повернула ловко, что справные и не слишком склонные к сентиментальности и пустой благотворительности захребтовые хозяйки вдруг как прозрели — ведь и правда пацан еще совсем, дурачок городской, неприспособленный. Погибает, душа несчастная, а людям-то и невдомек. Грех-то какой!

Как уж там жена с бабами согласовывала и высчитывала, насколько от доброй души парня подкормят, а насколько за плату, — я даже не лез узнавать. Бера, не слушая тихих и испуганных возражений мальчишки, успела уже оттащить ему и пальто, и боты войлочные, и рубаху со штанами, и исподнее даже. За зиму, оказывается, все приготовили для учителя. Вот и осчастливили совершенно ошарашенного такой внезапной щедростью ссыльного студента. Не задаром, как она успокоила бедолагу, — а за те самые уроки, которые все же намерена была с него получить.

Ну и вот опять не срослось. Да и бог с ним, сам подготовлю и старшего, и младшего в гимназию. Я за зиму насмотрелся, как Бера хитро уроки в игру превращает, и аж загорелся сам так попробовать.

Пока я стоял вот эдак на крыльце, глядя вдаль возвышенно умудренным взглядом, жена подобралась и обняла со спины, прижавшись щекой между лопаток. Мне сразу все умные мысли-то из головы и вымело. Аж задохнулся от двух самых сильных чувств — от почти невыносимой нежности и просто дикого возбуждения. Да как же она… это… делает?!

Я не мальчик, у меня женщины были, разные! И умелые, опытные, и неловкие, почти невинные. Но ни одна с ней не сравнится! Столько в ней… простоты, искренней любви и интереса ко мне, к моему телу… я не знаю! Не понимаю, как получается, что моя жена делает немыслимо развратные, казалось бы, вещи, оставаясь при этом чистой и невинной. Эта ее улыбка… глаза… руки… грудь… Я с ума сойду! Черт, о чем я еще думаю?! Где дети? Заняты? Отлично!

— Лада моя, а ты не убрала те одеяла с сена? Нет? Великолепно!

И я резко развернулся, схватил взвизгнувшую от неожиданности жену на руки, а потом рванул знакомой дорогой. Бегом!

* * *

Вот так мы и жили в своем лесном царстве. Раз в три дня жена отца Симеона, матушка Ваяна, ходила в лес погулять и встречалась со мной, или с Берой, или с нами обоими. Весточки передавала, новости.

В селе о сгоревшей заимке и ее хозяйке искренне горевали. Даже неудобно стало как-то, что мы обманываем столько хороших людей. Но… куда деваться?

И то, что дороги на пепелище теперь не найти, люди приняли как-то… как само собой разумеющееся. Не зря же в ту самую ночь еще кое-кто без следа погорел — видать, отомстила лесная хозяйка за свой дом. Мол, и нечего туда шастать, плохое теперь там место, и раз закрылось — значит, надо так. По лесу гулять не мешает, цветы-ягоды собирать можно? Ну и быть по сему.

Но слухи, конечно, из села поползли в большой мир один другого жутче. Отец Симеон между тем давно уже написал донесение своему начальству, где все изложил языком сухих фактов. Точнее, два донесения двум начальствам. В синод, канцелярские чернильные души успокоить, и настоящему начальству, в Орден.

Отец Симеон не простой священник оказался, не зря ему дед так доверял. Но подробностей ни один, ни другой не рассказывали и велели даже не расспрашивать.

Да и бог с ним. Главное, по своим каналам отче узнавал и нам сообщал, что дед доехал в столицу нормально, хотя на постоялом дворе дня за два до окончания пути кто-то явно рылся в его багаже. Вот где порадуешься, что бумаги не с ним были. Так вот, добрался он успешно, хотя и изображал из себя глубокого старика, разбитого горем.

Дом Агреневых официально объявил траур. А глава рода стал испрашивать аудиенции у его величества, чтобы распорядиться судьбой фамилии, у которой не осталось наследников. Дескать, то ли бастарда неизвестного решил признать, то ли родственника дальнего… Слухи в свете разные пошли, но никого не встревожили.

Когда Ваяна принесла эти вести, мы с женой поняли, что счет пошел на дни, а то и на часы. Вот где жуть — сидеть и ждать и не иметь возможности ничего сделать. Если бы я был один — рехнулся бы, как пить дать. Но вдвоем было легче…

За обновленным плетнем заимки уже вовсю цвел щедрый на звездопады и пряные ветры август, когда Ваяна пришла на встречу не одна, а с отцом Симеоном, и шли они, не скрываясь, как обычно, а чуть ли не торжественным храмовым ходом.