Читать книгу "Американский психопат - Брет Истон Эллис"

— Слишком много красного, — бормочу я. — Это меня нервирует.

— Привет, Макклой, — восклицает Петерсен. — Что ты сказал?

Я прихожу в себя и спрашиваю на автомате:

— Это британское исполнение «Отверженных» или нет?

— Веселого тебе рождества, — пьяно тыкает он на меня пальцем.

— Так что это за музыка? — с раздражением переспрашиваю я. — И кстати, сэр, своими поздравлениями можете украсить холл.

— Это Билл Септор, — пожимает он плечами. — То ли Септор, то ли Скептор.

— И почему бы ей не поставить Talking Heads? — горько сетую я.

В другом конце комнаты стоит Кортни, в руках у нее стакан шампанского, и она полностью игнорирует меня.

— А может, это «Отверженные»? — предполагает он.

— Американское или британское исполнение? — мои глаза сужаются. Я проверяю его.

— М-м-м, британское, — мямлит он, и в этот момент карлик вручает нам тарелки с вальдорфсским салатом.

— Уж конечно, — бормочу я, глядя, как ковыляет прочь карлик.

Неожиданно к нам вихрем подлетает Эвелин. На ней — соболий жакет и бархатные брючки от Ralph Lauren, в одной руке — ветка омелы, которую она поднимает над моей головой, в другой — леденец на палочке.

— Осторожно, омела! — восклицает она, сухо целуя меня в щеку. — С Рождеством, Патрик. С Рождеством, Джимми.

— С… Рождеством, — говорю я, не имея возможности оттолкнуть ее — в одной руке у меня мартини, в другой — вальдорфсский салат.

— Опаздываешь, милый, — говорит она.

— Я не опаздываю, — открыто протестую я.

— Нет, опаздываешь, — нараспев произносит она.

— Я был здесь все это время, — осаживаю я ее. — Ты просто меня не видела.

— Ну, перестань хмуриться. Ты просто Мистер Гринч[29]. — Она поворачивается к Петерсену. — Ты знаешь, что Патрик — Мистер Гринч?

— Глупости, — вздыхаю я, глядя на Кортни.

— Черт возьми, мы все знаем, что Макклой — это Гринч, — пьяно ревет Петерсен. — Как поживаете, мистер Гринч?

— А что мистер Гринч хочет на Рождество? — сюсюкает Эвелин. — Гринчик в этом году был хорошим мальчиком?

Я вздыхаю.

— Гринч хочет плащ от Burberry, кашемировый свитер Ralph от Lauren, новые часы Rolex, автомагнитолу…

Эвелин вынимает леденец изо рта.

— Но у тебя нет машины, милый.

— А я все равно хочу, — вновь вздыхаю я. — Гринч все равно хочет автомагнитолу.

— Как вальдорфсский салат? — озабоченно спрашивает Эвелин. — Как тебе кажется — вкусно?

— Восхитительно, — бормочу я, вытягивая шею. Я кое-кого заметил, и с уважением говорю: — А ты не говорила, что пригласила Лоуренса Тиша.

Она оборачивается.

— О ком ты говоришь?

— Ну, как же, это ведь Лоуренс Тиш разносит подносы с канапе? — спрашиваю я.

— Господи, Патрик, это не Лоуренс Тиш, — говорит она. — Это один из рождественских эльфов.

— Один из кого? Ты хочешь сказать — из карликов?

— Это эльфы, — подчеркивает она. — Маленькие помощники Санта-Клауса. Боже, какой ты ворчун! Они такие милые! Вот тот — Рудольф, леденцы разносит Блитцен, там Доннер…

— Постой, постой, Эвелин, — говорю я, прикрывая глаза рукой, в которой я держу вальдорфсский салат. Меня бросает в пот от какого-то странного дежавю. Разве эти эльфы мне встречались раньше? Надо не думать об этом.

— Так зовут оленей Санта Клауса. А не эльфов. Блитцен был оленем.

— Он — единственный еврей среди них, — напоминает нам Петерсен.

— О… — похоже, Эвелин озадачена этой информацией, она смотрит на Петерсена и ждет, что тот подтвердит ее. — Это правда?

Он пожимает плечами, задумывается, кажется, он смущен.

— Э, крошка — олени, эльфы, Гринчи, брокеры… Какая, к черту, разница, пока Cristal льется рекой? — Он причмокивает и пихает меня в бок. — Верно, мистер Гринч?

— Неужели тебе не кажется, что они такие… рождественские? — с надеждой спрашивает она.

— Да, Эвелин, — говорю я ей. — Они очень рождественские, честное слово.

— А мистер Ворчун опоздал, — дуется она, укоризненно тряся передо мной проклятой веткой омелы. — И ни словом не обмолвился о салате.

— Знаешь, Эвелин, в этом мегаполисе миллион вечеринок, которые я мог бы посетить, но я выбрал твою. Возможно, тебе интересно, почему? Я тоже спрашиваю себя, почему. И не нахожу ответа. Так или иначе, но я здесь, так что, знаешь, будь благодарна, крошка, — говорю я.

— Ах, вот что ты мне подарил на Рождество? — язвительно спрашивает она — Как это мило, Патрик, с твоей стороны.

— Нет, вот твой подарок, — протягиваю я ей нитку лапши, застрявшую, как я только что заметил, за манжетой.

— О, Патрик, я сейчас расплачусь, — говорит она, поднося лапшу к пламени свечи. — Это великолепно. Могу я ее надеть?

— Нет. Скорми ее кому-нибудь из эльфов. Вон у того особенно голодный вид. Прости меня, мне надо еще выпить.

Я вручаю Эвелин тарелку с вальдорфсским салатом, отрываю один рог у Петерсена и направляюсь в бар, мурлыча «Silent Night», Меня расстраивает, что большинство женщин одеты в пуловеры, кашемировые свитера, пиджаки, длинные шерстяные юбки, вельветовые платья. Холодная погода. Нет красивых тел.

Возле бара с узким стаканом шампанского в руках стоит Пол Оуэн и рассматривает свои антикварные серебряные карманные часы (из Hammacher Schlemmer), я уже собираюсь подойти и заговорить с ним об этих проклятых счетах Фишера, но на меня, налетает Хемфри Райнбек, который пытается не наступить на эльфа. Он еще не успел снять кашемировое пальто-честерфилд[30]дизайна Crombie от Lord & Taylor, а под ним — двубортный смокинг из шерсти с остроконечными лацканами, хлопчатобумажная рубашка от Perry Ellis, галстук-бабочка от Hugo Boss и бумажные рожки — он про них явно не знает, так криво они надеты, и ни с того ни с сего этот нахал говорит скороговоркой:

— Привет, Бэйтмен, на прошлой недели я отнес к своему портному новый твидовый пиджак «в елочку», чтобы кое-что подшить.

— Не могу не поздравить, — пожимаю я его руку. — Это шикарно.

— Спасибо, — краснеет он, опуская глаза. — В общем, портной заметил, что продавец заменил исходную бирку на свою собственную. Так вот я хочу узнать, не противозаконно ли это?