Читать книгу "Поцелуй зверя - Анастасия Бароссо"

Он рассказывал о том, что, когда Юлия не приняла его любовь, хотел умереть, но у него, разумеется, не хватило духа. Как пытался вернуться в беспутное, пьяное полузабытье, но не смог, прирученный уютом и теплом. Как приполз измызганным, полудохлым псом к единственному спасению — пожилой матери, давно махнувшей на сына рукой. И, наконец, о том, как согласился, безвольный и равнодушный уже ко всему, последовать советам соседок-кумушек, материных приятельниц.

— Хм-м… — Белояр насмешливо улыбнулся уголком рта, вспоминая. — Венец безбрачия… Сглаз, порча, отворот-приворот, чуть ли не родовое проклятие! Ну, знаешь весь этот бред…

— Знаю… — осторожно кивнула Юлия. — И что дальше?

— Дальше! А-ха-ха-ха!! — он вдруг расхохотался, удивив злой радостью, прозвучавшей в этом смехе. — Эта ведьма — подруга матери, пыталась обнаружить во мне все подряд, представляешь?! Замучилась, бедняжка, колдовать, а потом…

— А… потом?

— Что ты так испуганно смотришь? Потом подумала да и отправила к Медведю, вот и все! Сказала, там мое место. И не ошиблась.

— Не ошиблась?!

— Ну, разумеется… — недоуменно приподнялись пшеничные брови, а взгляд стал холодным, почти как у Велемира. — Бер не только спас меня от суицида. Он дал мне опору в жизни, которая…

Белояр вдруг осекся. Лазоревый взгляд потух, словно чистая озерная вода замутнела от поднявшегося со дня песка. Юлия побоялась что-либо уточнять и переспрашивать. Слишком явным и убийственным звучало для нее продолжение фразы, которое она слышала у себя в голове.

— Которую… ты теперь потерял?

Она прошептала это так тихо, что Иван, скорее всего, не услышал. Во всяком случае — ничем не показал, что слышит. Да этого и не требовалось. И так все было более, чем ясно. И эта безжалостная ясность неподъемной виной навалилась на плечи Юлии, заставляя ссутулить занывшую спину. Она опять, во второй раз испортила ему жизнь, появившись в ней непрошеной, нежеланной гостьей!

— Прости… — пробормотала Юлия без всякой надежды, скорее, сама для себя.

Покачивание поезда, стук колес, мелькание потемневших полустанков за мутным окном усыпляли, вводили постепенно в теплый, умиротворяющий транс. И пока они допивали вино Медведя, доедали хот-доги и старались не смотреть друг на друга, Белояр рассказывал с издевкой и самоиронией о попытках знахарки исправить его подпорченную неправильными поступками, никчемную судьбу. Чем больше он рассказывал, тем яростнее терзало Юлию страшное чудовище по имени «запоздавшее раскаяние». Неожиданный вопрос, прозвучавший в сумрачном купе, резко вывел ее из грустной задумчивости.

— Так что?

Иван смотрел на нее из-под длинной челки изучающее и презрительно, уверенный в том, что уже знает единственный возможный ответ.

— Теперь ты.

— Что — я?

— Теперь ты мне расскажи — как ты туда попала.

— Ты не поверишь…

Юлия мучительно нахмурилась. Даже если бы у нее были желание и силы ворошить свое несчастное прошлое, как она могла? Как могла рассказать ему, именно ему — о Карлосе, об Антонио, о… Марке?!

— Ты все равно не поверишь.

— Да неужели?!!

Юлия вдруг испугалась. Впервые за весь этот бесконечный день он повысил голос. Да еще зверски покосился на два синеватых пятнышка у нее на шее.

— Не поверю? Не поверю или ты не расскажешь?!

— Я… Не могу об этом говорить, потому что…

— Потому что твой так называемый брат тебе не разрешает?

— Это не то, что ты думаешь, — начала оправдываться Юлия.

— Откуда тебе знать, что я думаю?! Медведь сделал меня белым волком, своим приемным сыном! Он научил меня быть сильным, избавил от сомнений и страхов, показал будущее! А теперь я предал своего названого отца! Вот что я думаю!

Действительно, все обстояло именно так. И Белояр имел право кричать на нее, гневно сверкая глазами. Неважно теперь, что Юлия о нем знала, все это в прошлом. Теперь он совсем другой человек. Если, конечно, человек…

— Иван…

Когда она встала, он дернулся и быстро пересел в дальний угол своей полки, громко ударившись плечом о стену.

— Не подходи ко мне.

— Вань!

— Не прикасайся. Я зверь, ясно?!

Он вскочил на ноги и отпрянул, стоило Юлии только протянуть руку в направлении его руки.

— Ты, может быть, хочешь, чтобы я опять тебя покусал? Я могу.

Его запах вблизи произвел на Юлию свое обычное действие — закружилась голова, так, как могла бы закружиться от вина, духоты, бессонных ночей и нервного напряжения. Юлия резко рванула в сторону тяжелую дверь купе, выскочила в коридор, лихорадочно схватив со столика пачку оранжевого «Пелл-Мелл».

Бог знает, сколько времени она стояла в вонючем ледяном тамбуре, сколько выкурила сигарет — пачка опустела незаметно, как по волшебству. Иногда мимо проходили люди, осуждающе косились на нее и исчезали за железными дверями, оставляя Юлию в одиночестве «висеть» между вагонами, вне времени, вне жизни. За стеклом мелькали деревья, полустанки, черные фигуры людей, белые огни станций.

Она пыталась думать, но мысли метались по кругу, бились на осколки, разрушая целостную картину мира. А ноги отказывали при мысли о том, что когда-нибудь все равно нужно будет возвращаться туда, в темное купе, где его дыхание так слышно и его тело так близко. Время шло, а она все стояла там и прикуривала новую сигарету до тех пор, пока не заболело горло…

Мороки Мары! Пагубные иллюзии, мешающие жить! Об этом говорил жрец Велемир, страстно призывая бороться с ними в себе самой… Но как? Как?! Если они окутали всю душу белым прозрачным покрывалом, неощутимым и непроницаемым, как крепчайший шелк?

Напрягая все силы, застонав от натуги, Юлия потянула вниз липкую, остро пахнущую металлом задвижку окна. Обжигающий ветер и мокрый снег метнулись в лицо, отрезвляя и на миг успокаивая. Закрыв глаза, теперь она стояла у открытого окна и ушла, лишь, когда волосы, промокшие и промерзшие, начали покрываться ломкой ледяной коркой.

Не чувствуя пальцев рук, Юлия как можно тише закрыла за собой дверь. Иван лежал, не двигаясь, накрытый по горло тонким серым одеялом. Глаза были закрыты, пепельная челка покоилась на лбу, а одна рука свесилась вниз, как тогда, на ее диване.

Осторожно присев рядом, Юлия наклонилась, чтобы прошептать ему то ли в губы, то ли в подбородок:

— Прости меня… Я тебя люблю…

От его неподвижной близости стало вдруг так жарко, что пришлось оттянуть вниз пушистую горловину свитера. Глотать было больно, веки щипало и резало, будто их натерли перцем.

Она легла на свою полку, тоже накрылась тонюсеньким пледом, закрыла глаза. И уже не видела, как открылись глаза Ивана.

Он не смыкал их до рассвета. И огни станций, проносящиеся мимо, красили его зрачки ярко-желтым светом.