Читать книгу "Невеста Франкенштейна - Хилари Бэйли"

Я не мог не поддаться соблазну взять лошадь или нанять частный экипаж и любыми способами добраться до Ноттингема. Однако, немного поразмыслив, я понял, насколько бредовой была подобная идея. Корделия, если ей предоставить право выбора, предпочла бы увидеть живого мужа, прибывшего с опозданием, нежели его замерзший труп. На Грейз-Инн-роуд я вернулся вконец подавленным и удрученным.

И вот тогда-то, сидя в одиночестве у камина в маленькой гостиной Корделии Доуни, я отложил в сторону страницы с диаграммами и научными данными (с тех пор я на них так и не взглянул) и начал читать рассказ Виктора Франкенштейна, написанный им в тот день, который, как оказалось впоследствии, стал последним днем его жизни.

17

Я понимаю, что умираю, и убило меня то прекрасное создание, которое я сам сотворил. Понимаю я также, что неотвратимо и безвозвратно обречен я на гибель, ибо совершил непростительный грех, страшнейшее святотатство. Я посягнул на дело моего Создателя и сам создал жизнь. Я сотворил нового Адама и новую Еву. Они злы и жестоки, и они стали моим живым наказанием. О, бедная моя жена, мой бедный сыночек! Они даже не знали, что я натворил, и оба теперь мертвы, мертвы по моей вине!

Но я должен быть краток, ибо сил у меня осталось совсем мало, а значит, мало осталось и времени. Мне страшно представить, что я не смогу поведать всю правду о моей жизни, о совершенных мною грехах.

Первый человек, которого я сотворил, был жестоким, как зверь. Создал ли я его таким или он стал таким в результате моего влияния — сказать точно не могу. Как бы то ни было, но именно он стал тем существом, что восстало против меня, разрушило мою жизнь, сделав ее бессмысленной и бесполезной. Он научил меня тому, о чем я раньше не имел представления: через него узнал я, что такое горечь и потеря надежды, понял, что значит презирать самого себя.

Но после того как это произошло, я не извлек пользы из преподнесенного мне урока. Человек более мудрый и менее амбициозный, чем я, испытал бы раскаяние и никогда вновь не стал бы заниматься ничем подобным. Я же, невежественный, решил, что смогу исправить то, что натворил, — и пошел дальше. Мне взбрело в голову, что характер его смягчится благодаря общению с другим, подобным ему существом, только женского рода. Я подумал, что под влиянием этого женского существа он станет безвредным и моя вина уменьшится. Да и сам он хотел, чтобы я сотворил ему подругу, он горестно звал ее «моя невеста». «Дай мне невесту» — так просил он меня на своем странном языке, и я принужден был в конце концов удалить его от себя и запереть в сарае, так как боялся поддаться искушению его убить.

Нельзя сказать, что он был свиреп по природе. Припадки ярости случались с ним лишь изредка, особенно если он был встревожен по какой-то причине, серьезной или незначительной — не важно. Порой Бог был на его стороне, и он вел себя покорно, задавал вопросы, жаловался и выпрашивал разные мелочи, которые я иногда давал ему и с которыми он с удовольствием играл. Глядя на его огромную звероподобную фигуру, томящуюся в заточении, на его наивную, как у ребенка, игру с деревянной лошадкой или маленькой тележкой, которые я ему приносил, и, осознавая, что это извращенное существо, этот уродец создан мной, я проникался такой ненавистью и презрением к самому себе, что и описать их здесь мне не под силу. И все же я был тем человеком, который выпустил в мир это ужасное создание, — и гордость, злая гордость не давала мне сделать то, что следовало: погубить его.

Та же гордость внушила мне мысль, что я смогу решить эту страшную проблему, создав для своего чудовища женщину. Я так много возомнил о себе, что полагал, будто смогу исправить свою первую ошибку, если направлю все силы на создание женщины для уже сотворенного мной мужчины, некой франкенштейновской Евы, которая соответствовала бы моему чудовищному франкенштейновскому Адаму.

Гордыня, это все гордыня! Эта смертоносная гордыня погубила моих жену и ребенка и теперь убивает меня!

«Сделай мне невесту! Мою невесту, мою невесту!» Даже сейчас, когда я лежу здесь, в ушах моих продолжает звучать его сердитое бормотание, как будто он до сих пор со мной сидит прямо в этой комнате. А может, оно так и есть, ведь он до сих пор на свободе, и он переживет своего создателя! Знает ли об этом он сам? Думаю, что да!

Тогда, на Оркни, живя среди бедных рыбаков, населявших тот маленький поселок, среди людей, в своем невежестве и злобе не уступавших индейцам из самых воинственных племен Америки, я решил спрятать мое чудовище и создать для него прекрасную невесту.

Человек, у которого есть деньги, может достать все, что пожелает. И вот я получил информацию о том, что где-то во Франции умерла молодая женщина, которой было всего лишь девятнадцать лет от роду, и мне могут предоставить ее тело. Как мне сообщили, она была деревенской девушкой, приехавшей в Париж, чтобы зарабатывать себе на хлеб песнями и танцами. Но в Париже ее соблазнили, она забеременела и покончила с собой. Но я до сих пор не уверен, что эта смерть стала результатом самоубийства. Узнав, что я готов заплатить за тело, мои пособники вполне могли посодействовать тому, чтобы бедная девушка умерла. Но я не задавал лишних вопросов, так как отчаянно желал продолжать свой эксперимент. Мне не терпелось обрести контроль над созданным мной чудовищем и улучшить его природу. Да, я создал человека, но человек этот был уродлив и страшен. Мне казалось, что новое творение позволит мне все исправить. И вот я, воспользовавшись услугами лодочника, жадного до золота, отплыл во Францию и вернулся оттуда с безжизненным, но абсолютно неповрежденным телом прекрасной молодой женщины. У меня не было необходимости придавать ей форму, как в предыдущем случае, нужно было лишь воспользоваться открытой мною техникой, которую я уже успешно применял, и оживить это бездыханное тело. На этот раз я не задавался кощунственной целью, как ранее, создать человека и уподобиться Богу. Но, совершая это нечестивое дело, я насмехался над самим Иисусом Христом, вернувшим к жизни Лазаря.

Кто-то может спросить, что плохого в том, чтобы вернуть жизнь одному из творений Божиих? Не является ли это всего лишь еще одним шагом вперед по сравнению с тем, что делает врач, поклявшийся спасать человеческие жизни? Да, именно это и сказал я тогда самому себе.

Но неудачи преследовали меня, и я рад, что покидаю наконец этот жестокий мир. Кто бы мог подумать, что через семь лет после того, как я уехал из Оркни, Дональд Гилмор, сын того самого рыбака, которого я нанимал для перевозки женского тела, окажется в Лондоне, и не просто в Лондоне, а на пороге того самого дома, в который я входил? Подумать только, он узнал меня и рассказал обо всем, что было ему обо мне известно!

Там, на Оркни, я держал свое чудище в сарае, под замком, и оттуда непрестанно раздавались его крики и рев. Я же тем временем создавал ему пару, предварительно удалив все следы ребенка, которого носила умершая женщина. И вот она стояла передо мной, живая и теплая, — жена для моего чудища. Она оказалась так прекрасна… такими мягкими были ее волосы, такой нежной кожа. О, как прекрасна она была! А по той причине, что из мозга ее были стерты все воспоминания, она вновь пришла на этот свет невинной, абсолютно невинной. Когда она вышла из бессознательного состояния, посмотрела мне в глаза (первым, что она увидела в своей новой жизни, было мое лицо) и улыбнулась мне, ее улыбка была невинной улыбкой ребенка.