Читать книгу "Садовник и плотник - Элисон Гопник"

В худшем случае эти навыки для многих детей окажутся или недостижимыми, или просто совершенно чуждыми. Но и в лучших случаях, когда речь идет о детях с хорошей успеваемостью, остается лишь гадать, в самом ли деле это хорошая идея – отправлять ребенка в школу, чтобы он там учился тому, как учиться в школе.

Наши новые студенты в Беркли к моменту поступления на первый курс уже успевали превратиться в совершеннейших виртуозов-Матаюро по части сдачи экзаменов. Неудивительно, что потом, когда мы предлагали им вместо этого отправиться в ученичество к исследователям и ученым, они подчас испытывали неприятное удивление, а мы – горькое разочарование. Разумеется, любому квалифицированному и компетентному взрослому придется в жизни сталкиваться с самыми различными трудными вызовами, но необходимость постоянной сдачи экзаменов в их число не входит. Умение сдавать экзамены лучше всех на свете вряд ли вам сильно пригодится – и чтобы открыть что-то новое в мире, и чтобы найти новые пути преуспеть в нем.

Мыслить иначе

Есть и еще один аспект, в котором школьное обучение и ученичество сочетаются плохо. Дети по отдельности, каждый по-своему, испытывают и пробуют самые разные идеи и действия. Но при этом все дети также очень сильно отличаются друг от друга. С самого рождения дети, даже в пределах одной и той же семьи, демонстрируют широкий спектр темпераментов и интересов, сильных и слабых сторон. Как мы уже видели раньше, с эволюционной точки зрения это разнообразие – залог гибкости и надежности всей популяции, залог того, что община, деревня или страна справятся с меняющимися обстоятельствами. Это рецепт культурной эволюабельности.

Однако принятая в школьном образовании установка на цель превращает это разнообразие в недостаток. Если вы считаете школу учебным заведением, призванным производить детей со строго определенными характеристиками, то разнообразие из сильной стороны превращается в слабую. По сути дела, в худших случаях дело заходит даже дальше – разнообразие трактуется уже не как проблема, а как болезнь. С детьми, которые не соответствуют школьным требованиям, обращаются так, словно они больные, обладают какими-то дефектами или ограниченно дееспособны. И эта “модель болезни” особенно широко распространена именно потому, что многие из навыков, считающихся наиболее важными для школы, чрезвычайно далеки от природных способностей и наклонностей большинства детей.

В частности, школьный метод обучения требует, чтобы ребенок умел узко фокусировать внимание. На уроке принципиально важно сосредоточиться на том, что говорит учитель, и ни на что не отвлекаться. Мы так привыкли к школьному обучению, что этот вид сфокусированного внимания, возможно, кажется нам по умолчанию необходимым для любого вида обучения вообще.

Но в гватемальских деревнях, которые изучала Барбара Рогоф, взрослые фактически поощряют детей делить внимание между разными процессами или объектами. Если ребенок играет только с одной игрушкой, мать вложит ему в другую руку другую игрушку. В таких культурах дети очень хорошо научаются, даже если никто конкретно их не обучает; они постоянно наготове, постоянно готовы взять и использовать в окружающем мире все, что может оказаться информативным или полезным. Вспомним эксперимент с оригами: местные дети учились, просто наблюдая, как учитель демонстрирует умение складывать оригами другому ребенку, а западные дети овладевали навыком лишь тогда, когда учитель целенаправленно обучал именно их.

На стадии перехода от раннего к среднему детству дети естественным образом переходят от более широкого распределения внимания к более сфокусированному. Те же самые изменения в мозге, которые переводят детей от обучения посредством открытия в чистом виде к овладению мастерством, изменяют и внимание ребенка[222]. По мере того как лобные доли мозга получают все больше контроля над другими его частями, внимание и даже сознание в целом становятся более направленными. Внимание становится похоже на узко сфокусированный луч, освещающий лишь какие-то отдельные части мира, в то время как все остальные его части тонут в тени.

У детей же младшего возраста внимание скорее напоминает лампу, которая равномерно озаряет все вокруг. Когда мы говорим, что дошкольники не умеют быть внимательными, на самом деле подразумеваются, что они не умеют быть невнимательными – им очень трудно не обращать внимания на отвлекающие факторы, они внимательны ко всему сразу.

По сути дела, недавние исследования показывают, что внимание маленьких детей постоянно притягивается именно к тем событиям и явлениям окружающего мира, которые их с наибольшей вероятностью чему-то научат. Например, в этих исследованиях годовалым детям показывали тщательно откалиброванные видео, на которых различные предметы двигались на пустом фоне. Исследователи вычисляли, сколько новой информации содержится в том или ином видео, и затем записывали, как долго малыши не отвлекаясь смотрели ролик. Годовалые дети уделяли наибольшее внимание тем сценам, которые оказывались в пределах информационной “золотой середины”[223]: то есть были достаточно сложными, чтобы чему-то на них научиться, но не настолько запутанными, чтобы оказаться непонятными. По сути дела, степень внимательности детей и движения их глаз в точности отвечали тому, сколько информации содержалось в той или иной сцене.

Однако такой вид внимания очень отличается от внимания, требующегося на школьном уроке, когда нужно просто слушать учителя и смотреть на него, независимо от того, насколько в действительности информативен урок.

Недавно в серии замечательных экспериментов были обнаружены параллели между мозговой активностью людей, находящихся под действием психоделических препаратов (таких как псилоцибин), и мозговой активностью младенцев[224]. Мозг под воздействием псилоцибина менее скоординирован по сравнению с обычным мозгом: разные его отделы функционируют более независимо друг от друга, а исполнительные лобные доли мозга гораздо меньше контролируют другие его части. Все это выглядит так, будто психоделик заставляет взрослый мозг регрессировать до состояния, напоминающего мозг дошкольника.

Очевидно, что подобные вещества не могут стимулировать эффективные, хорошо скоординированные и целенаправленные действия. Однако когда психоделики принимают под контролем, в безопасной обстановке, под заботливым присмотром, они, похоже, способствуют своего рода гибкости мозга, склонности к исследованию и научению – то есть тому, на что мы, взрослые, в нормальном состоянии уже неспособны, но что представляет собой сильные стороны маленьких детей.

Частью феноменологии психоделиков, самого опыта, получаемого при использовании подобных веществ, является и расширенное внимание (wide-ranging attention), очень напоминающее внимание младенцев и маленьких детей. Привычка делает большую часть окружающего мира невидимой для нас, взрослых. Психоделические вещества и другие способы “расширения сознания” снова возрождают нашу чувствительность к этим “невидимым” областям. Способность быть полностью поглощенным веточкой, одуванчиком, трещинкой на тротуаре или песенкой – это часть самой структуры подобного опыта. И это может помочь нам примерно понять, каким видят мир Оджи и Джорджи.