Читать книгу "1812 год. Поход в Россию - Карл фон Клаузевиц"

IX

Между Москвой и Калугой, 18 сентября 1812 г.

…Наши дела в общем складываются неплохо, тем не менее люди хотят уже отчаиваться. Операция в Германии, на которую я особенно рассчитывал, по-видимому, не состоится. Опять потерян удобный момент спасти Европу. Мы проиграли сражение, но в меру. Наши силы ежедневно пополняются, а неприятельские — нет. Превосходство теперь уже находится почти на нашей стороне, а в начале кампании противник превосходил нас в чрезвычайной степени. Это отступление на Калугу не позволит противнику удержаться в Москве. Повсюду он вынужден очищать часть завоеванных провинций. Поражение России я считаю невозможным, но нас могло бы погубить заключение плохого мира. Я принимал участие в походе как офицер Генерального штаба; кое-чему в нем я научился, так как присутствовал при нескольких боях; отличиться мне было невозможно, так как при том ни с чем не считающемся способе, каким используют здесь нас, не знающих языка, нельзя дать больше того, чем дает рядовой боец. Все это стоит крайнего напряжения; затрата сил огромная, и неприемлемость моего положения возросла в такой степени, что я был почти безутешным, когда прибыл желанный приказ Милорадовича ехать в Ригу на место моего незабвенного друга Тидемана, павшего там со славой. Это назначение избавляет меня от тысячи крупных и мелких неприятностей. Я его рассматриваю как новый признак того счастья, которое сопутствовало мне в течение всей моей жизни. Хотя я и не сделал ничего, о чем стоило бы говорить, но все же я теперь кавалер ордена Владимира и представлен уже ко второй награде. Поток орденов здесь так изобилен, что трудно о нем даже составить себе представление. Принц Гессен-Филиппштадтский потерял ногу, но остался жив. Барнеков ранен, Люцов, Шазо, Бозе здоровы.

X

Петербург, 15 октября 1812 г.

Сейчас я нахожусь здесь, чтобы привести в порядок мое снаряжение и затем ехать в Ригу на место моего бедного друга Тидемана. Так как Рига в этом году, вероятно, сожжена уже не будет, то моя деятельность в этой кампании, может быть, уже закончилась или же будет, по крайней мере, ограничена делами, не связанными с опасностью, но, может быть, я буду послан в войска, которые следуют за отступающим противником. Такое назначение было бы мне очень по душе, так как мое назначение в Ригу начинает становиться очень неприятным: генерал Эссен получил, к сожалению, отставку, а на его место назначен маркиз Паулуччи, о котором все рассказывают много плохого, так что мне, во всяком случае, не приходится рассчитывать на радостную и приятную работу. Вопрос, смог ли бы я пойти далеко и отличиться на этой славянской земле, должен оставаться открытым; может быть, работа на немецкой земле начнется раньше, чем мы думаем. Обстоятельства складываются сейчас очень хорошо, они очень легко могут принести к крупному успеху, и почти невозможно, чтобы получился совершенно неудачный исход. Тем не менее мы не хотели заранее торжествовать и постоянно останавливаем свои мысли на несчастье. Д. и Б. сообщили мне, что по моему поводу устраивают процесс с целью конфискации моего имущества. Я понимаю, что королю нужно предпринять что-то против нас; но если он в своем гневе захочет особенно выделить меня, то это было бы мне очень тяжело; я ничего не сделал, чтобы заслужить это. Во всяком случае, мы можем утешаться мыслью, что даже в глазах наших злейших ненавистников мы не руководились никаким другим интересом, кроме того, который всей Европой признается своим. Это, по моему мнению, оправдывает нас перед всем миром. Если нам суждено стать жертвой тяжелого времени, то мне думается, что почетное несчастье нам легче сносить тогда, когда столь многие позорно подчинились. С нами теперь поступают так, как будто мы изменили своему отечеству, но обстановка может в течение одного года или даже в течение одного дня радикально измениться, и тогда, конечно, от этого противоестественного взгляда сейчас же откажутся. Если же это не произойдет, то нам придется временно стать изгнанниками. От Гнейзенау мы имеем сообщение из Англии, согласно которому он преисполнен добрых надежд. В будущем году я буду, может быть, вместе с ним. Здесь собралось теперь множество бывших пруссаков; мне тяжело оставить их, чтобы опять окунуться в море чужеземцев. Тетенбор здоров, теперь он находится при генерале Винценгероде, у которого небольшой отряд. Ожидают Вальмодена. Дерберг тоже здесь. Бедный принц Гессенский потерял ногу выше колена, и опасность для него еще не миновала.

XI

Петербург, 23 октября 1812 г.

Это 24-е письмо, которое я посылаю тебе. Многие пропали. Мой друг Тидеман умер непосредственно от раны, которую под Ригой нанес ему прусский гусар выстрелом из пистолета почти в упор. Он пал со славой, и вся Рига сожалеет о нем. Император обещал сохранить вдове его жалованье. Я оплакивал его так, как оплакивал бы смерть брата, и сейчас еще почти не могу думать без слез о его утрате. Он находился в Риге при генерале Эссене. После его смерти я получил приказ занять его должность. С этой целью я приехал в Петербург, где нахожусь уже двенадцать дней. Тем временем генерал Эссен вышел в отставку, а на его месте оказался человек, с которым я даже не могу пытаться работать. Поэтому я просил императора о другом назначении и надеюсь, что меня пошлют в корпус Витгенштейна. Выяснив условия работы в русской армии, в которой оказались мы, и перспективы, имеющиеся у меня здесь для дальнейшего продвижения, а также убедившись в том, что с нашими средствами нам было бы жить в Петербурге очень трудно, я принял решение при первой же возможности перейти в германский легион. Если наступят радикальные изменения обстановки, то германский легион снова увидит свое отечество, если же нет, то Англия, весьма вероятно, возьмет его на свое содержание. Таким образом, мое существование будет обеспечено там так же, как и здесь. Я буду служить в немецких войсках в тысячу раз в более приятных условиях. Я думаю, что мой переход в германский легион состоится, самое позднее, будущей весной. Гнейзенау все еще в Англии. Он очень доволен приемом и надеждами, которые ему подают.

Некоторое время я был при графе Палене, молодом и очень любезном человеке, нашем лучшем кавалерийском генерале. Он заболел, и я перешел к генералу Уварову. Оба были мною довольны и засвидетельствовали это представлением меня к орденам, почему я и получил орден Св. Владимира, но отсюда нельзя заключать о том, что я действительно отличился. Для офицера Генерального штаба, не знакомого с русским языком, это совершенно невозможно, и последнее обстоятельство и делает мне противной мою службу. Я присутствовал при нескольких боях, в том числе и в сражении 7 сентября у Бородино, что дало мне очень ценное поучение. Как раз 10-го, когда ты писала мне письмо, мы вели сильный арьергардный бой под командой Милорадовича. Этот бой продолжался и с наступлением темноты. В этом бою подо мной была ранена лошадь. При отступлении от Москвы я находился в арьергарде, мы держались непосредственно за городом и видели ночью, как Москва горела во всех концах. Когда мы проходили, улицы были полны тяжелоранеными. Страшно подумать, что большая часть их — свыше 26 000 человек — сгорела. Я представляю себе, дорогая подруга, сколько у тебя было беспокойства и забот, когда ты прочла во французском бюллетене сообщение об этих ужасных сценах. Но из наших знакомых никто не лишился при этом жизни. Принц Гессенский, которому оторвало ногу выше колена, и Барнеков, у которого прострелена нога, уже поправляются, хотя опасность для принца Гессенского полностью еще не миновала. Люцов, который как раз прибыл в то время, когда я писал тебе через графа Ливена, здоров, он назначен капитаном Генерального штаба и несет службу при генерале Дохтурове, где он устроился очень хорошо. Ф., Д. и Б. прибыли сюда, они поступают в германский легион…